Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928

Евреи-торговцы обвинялись в тяжелом положении крестьян. Евреев-служащих упрекали в том, что они отнимают работу у своих коллег. Антисемитская молва охотно подхватила тезис об особых преимуществах евреев при получении образования. Информационные сводки постоянно фиксировали антисемитские настроения рабочих, служащих и интеллигенции. Так, в конце 1925 года в Москве отмечались следующие суждения среди рабочих: «…евреи заняли все ответственные посты, евреи наводняют московские рынки» [1057]. Радикально настроенные красноармейцы-антисемиты заявляли в конце 1920-х годов, что «при советской власти засели евреи, нужно сделать вторую революцию», «надо <…> жидов перерезать и тогда лишь порядки будут» [1058].

Очевидно, что в 1920-х для части населения антисемитизм являлся выражением не столько национальных, сколько социальных настроений. В глазах этих людей «еврей» выражал не определенный национальный тип, а, в первую очередь, был представителем определенного социального слоя, занявшего господствующие позиции в управлении, торговле и других «теплых» и престижных сферах. Поэтому понятие «еврей» нередко ассоциировалось с начальниками, чиновниками — всеми теми «злодеями», которые извращают волю «доброго правителя» или даже губят его самого. В слове «еврей» аккумулировался «образ врага», ответственного за все невзгоды и неустройства жизни, — подходящий образ для мышления, видящего мир в черно-белом измерении. Эти настроения прослеживаются и в откликах населения на смерть Ленина. Сводки ГПУ по Тверской губернии отмечали распространение слухов, что Ленина «отравили жиды, стремящиеся захватить власть в свои руки, так как Ленин якобы говорил, что необходимо отменить единый налог для крестьян и налоги для торговцев», что «Ленин отравлен врачами-евреями» [1059].

Антисемитские настроения, как отмечают все источники, усилились во второй половине 1920-х, что напрямую связано с общим растущим недовольством этих лет. По требованию руководства партийные, комсомольские комитеты и органы ОГПУ готовили специальные секретные сводки об антисемитизме. В них отмечалось, что «антисемитские настроения больше всего имеют место среди служащих в довольно скрытой форме», но «среди рабочих это проявляется более открыто» [1060]. Нередко антисемитские настроения, сурово осуждавшиеся в рассматриваемые годы, появлялись и у членов партии и комсомольцев, которых раздражала та же конкуренция в сфере управления. Сводка ОГПУ летом 1926 года отмечала появление в Ставропольском округе группы русских коммунистов, которая «привлекает к себе беспартийных для борьбы с „жидовским засильем“» [1061]. Выборгский РК ВКП(б) Ленинграда докладывал в марте 1927 года: «Антисемитские настроения в среде комсомола проявляются более открыто, чем у партийцев» [1062].

Но не стоит преувеличивать степень распространения сознательного антисемитизма, в частности, в рабочей и крестьянской среде. В сводках Ленинградского ГПУ в связи с дискуссией 1923–1924 годов сообщалось, что на Металлическом заводе «часть рабочих стояли за тов. Троцкого, мотивируя тем, что тов. Троцкий идейный», на заводе имени Кулакова «поддерживают Троцкого и большинство беспартийных», «симпатии значительной части беспартийного студенчества склоняются на сторону Троцкого» [1063]. Материалы ОГПУ начала 1925 года приводят отзывы студентов, возвратившихся с каникул из Белоруссии и Вологодской губернии: «Выступление тов. Троцкого в деревне было понято, как выступление за крестьянство», ибо, «по мнению этих крестьян, он требовал уменьшения налогов путем снижения жалованья ответственным работникам» [1064].

Таким образом, в 1920-х годах антисемитизм, во всяком случае частично, был не просто проявлением национальных предрассудков, а выражал в искаженной форме отрицательное отношение к новой власти. Этим, как нам думается, можно в определенной степени объяснить симпатии к Троцкому, еврейское происхождение которого для всех было несомненным, но который в глазах части людей представал прежде всего «оппозиционером», «пострадавшим». Такой оттенок антисемитизма в среде интеллигенции отмечал и Информационный отдел ОГПУ в 1926 году: «Характерно, что в быту и в личных отношениях интеллигенции антисемитизм теряет свои острые формы и частично сглаживается. Антисемитизм как таковой в большинстве своем вырос и укрепился в идеологии антисоветской интеллигенции, принимая (сознательно или бессознательно) вид как бы особой политической тактики использования старых предрассудков в целях распространения недовольства и агитации в массах» [1065].