Глаза Клеопатры

— Ваша дочь младше ее лет на десять, — напомнила Ирина Викторовна, жена дипломата.

— Ну и что? Таточка здесь не хозяйка. Она же не знает, что где лежит.

— Меня больше интересует другой вопрос, — вмешался Никита. Он был в таком бешенстве, что даже не сразу смог заговорить, но заговорил внешне спокойно: — Почему вы так упорно называете Нину милочкой? Я же сказал вам, как ее зовут.

— Ах, боже мой, ну подумаешь! У меня плохая память на имена.

— Вот и прекрасно, — зловеще улыбнулся Никита. — Забудьте мое.

Наступила мертвая тишина, и тут Нина вышла из дома с тарелкой и вилкой в руках.

Это была настоящая немая сцена, как у Гоголя. Зое Евгеньевне понадобилось несколько секунд, чтобы овладеть собой.

— Ну что ж… — процедила она и вдруг гаркнула: — Таточка! Мы уходим.

Она поднялась из-за стола. Красивое бессмысленное лицо повернулось к матери. На безмятежно-гладком лбу обозначилась морщинка недоумения.

— А чего?

— Нам здесь больше не рады, — отчеканила Зоя Евгеньевна.

«И никогда не были рады», — мысленно добавил Никита.

Процессия, замыкаемая покорными кавалерами, двинулась к калитке. Один из них все-таки прихватил картонную тарелочку и на ходу доедал с нее шашлык. Это было так смешно, что все сидящие за столом хоть и немного нервно, но все же рассмеялись. Все, кроме Нины. Она так и осталась стоять с тарелкой и вилкой в руке.

К ней подошла Ада Марковна и обхватила ее предплечье сухими сморщенными лапками.

— Ниночка, я вас умоляю, простите меня, дуру старую, это я во всем виновата. Но я же не знала! Я думала…

— Ада Марковна, о чем вы говорите! — Нина поставила пустую тарелку на край стола, обняла старушку и усадила ее на место. — Все, инцидент исперчен! Любовная лодка разбилась о быт. Я только сбегаю шаль накину. Без меня ничего интересного не рассказывайте.

Пока она, преследуемая Кузей, торопливым шагом шла к коттеджу Павла Понизовского, Никита попросил Кузнецова принести гитару. Дипломат любил и умел петь.

Нина вернулась, набросив на плечи палантин, расписанный абстрактным экзотическим узором такой красоты, что женщины дружно застонали. На вопрос: «Откуда?» — Нина ответила, что палантин расписала сама. Охам и ахам не было конца.

— Это батик?

— Да.

— Это же безумно сложная техника!

— Нас этому в институте учили.

— Я готова поклясться, что видела такой в Париже! — простонала Ирина Викторовна.

— Вполне возможно. Я один похожий продала русской эмигрантке.

— А мне сделаете такой?

— А мне?

— А мне?

— Я лучше придумаю что-нибудь новенькое. А то придется нам созваниваться, чтобы не встретиться в одинаковых палантинах.

Вернулся из своего коттеджа дипломат с гитарой.

Репертуар у него был вполне бардовский. Нина с изумлением слушала, как он рыдающим баритоном исполняет песню Городницкого «От злой тоски не матерись». Странно звучали в устах дипломата, наверняка связанного со спецслужбой, слова о Магадане, о зэках, о побеге и безумии.

Потом он спел еще несколько песен, на самый конец приберег «Жену французского посла». После шашлыков все выпили кофе, все вместе побросали одноразовую посуду в большой и прочный мусорный мешок и стали расходиться.

Обняв Нину за плечи, Никита повел ее к коттеджу Павла. На пороге она попыталась его остановить:

— Прости, я устала.

— Знаю, но я просто не доживу до завтра, если не скажешь, в чем дело. — Он крепко обнял ее и жарко зашептал на ухо: — Мы ничего не будем делать, просто полежим, и ты мне расскажешь, что у вас с ней было.

Они разделись, легли на широкую кровать и обнялись. Никита зажег лампу с регулируемым светом — свой подарок Павлу — и прикрутил яркость. Ему было трудно: хотелось прижимать ее к себе и в то же время видеть ее лицо. Пришлось чуть-чуть отодвинуться и лечь на бок. Но его рука лежала у нее под головой, а другой рукой он крепко сжал ее пальцы.

— Это было, когда я училась в Строгановке. Самое счастливое время моей жизни… кажется, я уже говорила. У меня появились заказчицы, мне больше не приходилось шить за маму. Это было так интересно! Ко мне привели гуттаперчевую девочку из циркового училища, и я сшила ей костюм из разноцветных ромбиков. Трико Арлекина. Там вся штука была в том, чтобы рисунок подогнать по суставам. Ну, чтобы подчеркнуть суплес.

— Суплес? — переспросил Никита.

— Это они гибкость так называют. Потом я сделала еще несколько цирковых костюмов… Это такой восторг! Такая роскошь! Деньги невелики, зато есть где разгуляться. Цирковые костюмы — это целая наука. Они строго функциональны, но дают простор фантазии. Можно нашивать блестки, не боясь впасть в китч. Потом я сделала туфли для одной балерины…

— Ты шила туфли?