Глаза колдуна

Шон повышает голос, резко вскакивает. Оборачивается к затихшей Клеменс со злым лицом. Кипит от негодования, дрожит от ярости.

– Я. Ему. Не слуга, – чеканит он. Остается лишь согласиться.

– Окей, – тихо выдыхает Клеменс. – Можешь быть кем угодно.

Шон щурится.

– Тебе это кажется смешным?

– Нет. Это кажется вымыслом.

Он фыркает, вскидывает руки и ворчит себе под нос что-то, напоминающее «малолетка». Клеменс злится и поднимается на ноги, чтобы оказаться с ним лицом к лицу.

– Знаешь, на что это похоже? Что ты и Теодор рассказываете мне в один голос сказочку в духе настоящих братьев Гримм, пытаетесь удержать меня взаперти в моем собственном доме и думаете, что я стану верить вашим страшным историям.

– Клеменс, это не… Не равняй нас со своей матерью.

От того, что Шон снова угадывает ее мысли, легче не становится.

– Вот что такого сделал твой этот некто, что ты шарахаешься от любого упоминания о нем? – Она распаляется все больше, и скопившаяся за время ожидания злость клубится прямо в груди и горячит кровь. – Кто он вообще такой, что ты так его боишься? Полубог? Джинн? Еще один бессмертный?

– Клеменс…

– От вас, неумирающих, честно говоря, у меня уже голова идет кругом.

Клеменс резко выдыхает, отходит в сторону от Шона. Тот хватает ртом воздух, совсем как Теодор буквально пару часов назад. При мысли об Атласе ее начинает трясти сильнее.

– Знаешь что? Это тебя стоит посадить под замок, не меня. Ты почти убил человека, Шон. Ты, а не твой таинственный хозяин, представляешь угрозу.

Парень, что всегда звал себя ее другом, подскакивает к Клеменс и с размаху влепляет ей пощечину. Хватает одного мгновения оглушающей тишины, следующего за ударом, чтобы после ощутить жгучую боль, что разливается по скуле от уха до подбородка. Как хлыстом ударили; жжет, словно кожу опалило огнем. Клеменс отшатывается, вскидывает голову. Возможно, Шон ошарашен точно так же, как и она сама, но ей мерещится болезненная гримаса на лице приятеля.

– Ты… – задыхается девушка. Перед глазами все плывет от слез обиды.

Шон сжимает ладонь в кулак, словно это скроет его преступление, как скрыло дыру от ножевого ранения под ребрами Теодора его собственное тело.

– Клеменс, я…

– Ты ненормальный, – говорит девушка странно-спокойным голосом. Щека все еще горит, челюсть гудит. Клеменс отступает от примерзшего к месту Шона и хватается свободной рукой за косяк двери. – Это вас нужно держать взаперти, обоих. Не меня.

Она кидается к входной двери, забывая об осторожности, о клятом Теодоре, что велел ей оставаться в доме. Никто из них, ни он, ни чертов псих Шон, ни Оливия не будут указывать ей, как жить. Клеменс хватает с полки ключи от дома и смартфон и открывает входную дверь, игнорируя крики Шона за спиной. Душный вечер врывается в дом вместе с шумом улицы.

Будь проклят этот ненормальный со своими сказками. Будь проклят чертов Атлас с его безопасностью. Клеменс решила было, что он беспокоится за нее так сильно, что забыл о разногласиях с Шоном, а на самом деле…

– Клеменс, постой! – кричит Шон, выбегая следом за ней. – Клеменс!

Он замирает точно так же, как и девушка. Медленно опускает руку, чтобы найти ее ладонь. И охает, вздрагивает, выдавливает одно тихое «бежим». Но бежать некуда.

На тротуаре перед домом Клеменс стоит высокий худой блондин с острыми скулами и плечами, с длинными руками и ногами. Он смотрит на них снизу вверх, словно материализовался из сумрачного вечера, прямо из воздуха.

Он шагает к ним.

Бледная кожа, блеклые волосы, бледно-голубые большие глаза. Он похож на эскиз человека, вписанного в темный вечерний город. Клеменс вдруг ощущает необъяснимый мороз, сковывающий все ее тело, будто воздух вокруг него становится холоднее. Он пугает.

– Бежим, – повторяет Шон, и в его голосе столько отчаяния, что оно передается и девушке.

У его губ расползается странная паутинка из тонких красных сосудов, и когда он вдруг улыбается – пугающе, ужасающе, – та сминается в причудливый узор.

Он смотрит на Клеменс. Он говорит:

– Ну здравствуй, малышка Клементина.

#VII. Волшебство в бочонке

К берегу причаливают уже после заката. Окрашенное в зловещий темно-синий цвет небо нависает над головами, и кажется, что самые высокие из сидящих в лодке вот-вот заденут тучи макушками. Сегодня неспокойно, а потревоженная недавними штормами рыба в такую погоду сама плывет в сети. Потому рыбаки возвращаются с улова уставшие, но довольные собой.

– Славно потрудился, Серлас! – кивает ему Винсент, самый старший из них и самый опытный. Они знакомы уже пятый год, но каждый прилив старик удивляется, как впервые, силе в руках худощавого Серласа, воле в его костлявом теле. Взгляду, которым он одаривает соратников на нелегком рыбацком поприще.

Серлас мотает головой – сам знаю, старик, пойди прочь с хвалебными речами. Загребая дырявыми ботинками песок с пляжа, он плетется домой позже остальных. Хотя его, как и прочих, ждет теплая постель, горячий ужин и семья.