Читаем Глаза, опущенные долу (СИ) полностью

Ещё долго после того, как свет иссяк, прекратился, углы кельи оставались пустыми. Фёдор взглянул на Любомилу и изумился: щеки её порозовели, тело тихо затрепетало, никогда не забыть ему этого сладостного мига, когда вот-вот должна была душа новорожденная отверзнуть двери и явить себя Божьему миру, бросив свой первый взгляд на него.


Но он недооценил дьявола. Свет Божественный стёр все круги, истощил все заклятия. Четыре фигуры свободно передвигались теперь по келье, кружа вокруг Любомилы, готовясь каждый её отстаивать, лишь ангел-хранитель стоял в напряжении у девушки в головах. Но это был уже не его, Фёдора, ангел. Ему не надо было оглядываться, он и так знал, кто стоит сейчас у него за спиной.

За спиной... Но... кто же тогда, перед тем, стоял в углу четвёртом? Как же он, Фёдор дал так себя обвести? Он ведь знал, что ангела своего лицезреть никому не дано, с ним связь незримая, отчего же поверил?

Бледный Мытарь, требующий свою долю - он явился во всеоружии, самолично, и поэтому, быть может, был сильнее сейчас всех остальных. Или просто создавал такое впечатление, намеренно ведя себя столь вызывающе? Широко расставив ноги и вытянув, направив на Любомилу, руки с непомерно длинными ногтями, окаянный едва заметно шевелил губами, но внутри Фёдора гремел, оглушая инока, его голос: "Моя, ты моя!!" Князь тьмы понял, что Фёдор слышит его и расхохотался, окинув инока снисходительным, победным взором.

Вот оно что! Вот как, значит! Для кого, оказывается, он, Фёдор, таскал каштаны из огня, так усердно трудился?! Ведь все предупреждали его - и Евфимий, и Арефий, и Ферапонт. Даже Любомила делала вид. Любомила! Нет никакой Любомилы! Нет Любомилы! Дьявол оттого так близко сумел подобраться, что Фёдор сам обманулся, бесхитростно допустив его к себе, пригрев змею у своего сердца. Но даже не в этом дело, не в этом самое страшное. Страшнее другое... "Человек беззакония, сын погибели, противящийся и превозносящийся...". Не открыл ли он, Фёдор, сейчас неведомый ему ранее путь?


Между тем, фигуры наконец разделились. Херувим стал в головах Любомилы вместе с её ангелом-хранителем, остальные трое оказались в ногах. Спор не на шутку должен был разгореться. Настал черёд и воинству проистечь. Келья, обычно казавшаяся столь тесной, готова была вместить в себя сейчас неисчислимое множество - ангелов, которые плечом к плечу стеной стояли уже за херувимом, - леших, водяных, русалок, кикимор, из-за спины старухи выглядывавших, щерившихся, - а уж подле лукавого как из-под земли выросли, не успел Фёдор глазом моргнуть, три ухмыляющиеся козлища. "Велиар, Вельзевул, Асмодей - и все по мою душу", догадался Федор, но не стал разглядывать, кто есть кто из них, и кто за ними дальше ещё следовал.

Что-то наконец поддалось, начало проясняться иноку. "Как же я мог молокососу этому поверить, - подумал Фёдор в отчаянии, - "пределы Святого Духа", а не дьявол ли сам со мной устами Корнила в тот момент говорил?" Нет, нет никакой третьей (а уж тем паче, четвёртой!) силы, всё, всё сатанинское племя, и зачем, нужно ли ему сейчас, разбираться, кто из них кто - кто черней, кто серей?! "И всё же... кто он, четвёртый? Смотри, ведь и он не один, не сам по себе. Тени злобные, хищные за ним выставились, терзать в клочья готовые. Демон разума, дух порождённый? Как защититься от него, кто знает? А не знает никто... так и отринь колебания! Пропадёшь, если следовать станешь человеческим измышлениям".

"Человек беззакония"? Что ж, такое как раз вполне возможно. Тайна и в самом деле слишком велика, чтобы мелкоте какой-нибудь ею интересоваться. Но как именно он должен в мир прийти? Через Любомилу, от чрева её? Не об этом ли сказано, о той юнице: "Говорят, в неё влюбился сам дьявол"? Или дано "сыну" ("сыну"!) "погибели" столь легко менять женское обличье на мужское, как не раз уже Фёдор в том убеждался? Не исключено и... что вообще Любомила лишь видимость, под прикрытием которой выкормыш сатанинский и готовится сейчас появиться на белый свет.

Сомнения Фёдора не замедлили сказаться на его усилиях. То, что на подходе было, и вот-вот должно было закрепиться, возвестив о себе огнём трепетным, понемногу угасать стало, вглубь скатываться обратно. Но внезапно ожило, словно подстёгнутое изнутри, рванулось стремительно Фёдору навстречу.

"Ты просил подсобить? Встречай, я иду к тебе!" - услышал вдруг совершенно отчётливо внутри себя голос инок. И тотчас возникло вкруг тела лежавшего на полу, лёгкое, дымное свечение. Оно не слепило, как Фаворское, но окутывало, защищало нагую плоть, которая неожиданно начала биться в конвульсиях.

- Я иду! Я иду!!

- Нет! - закричал вдруг Фёдор исступленно. - Нет!! Не бывать тому!!! - Он ещё раз бросил взгляд на святую икону, как бы ища в ней поддержки, опоры последней.

Любомила, меж тем, вздохнула и с полуулыбкой открыла наконец глаза.

- Нет! - закричал снова Фёдор во всю силу своих легких.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман