Читаем Глаза, опущенные долу (СИ) полностью

Затем, не соображая, что он делает, схватил кинжал обеими руками и вонзил его в самое сердце девушки. Тут же опомнился, выдернул его, но было поздно: кровь обагрила его ладони, брызнула в лицо, начала стекать на пол. Смешиваясь с землёй, застывая.


Тотчас исчезло всё: духи, бесы, ангелы. Бледный рассвет высветил распростёртое бездыханное девичье тело и Фёдора, склонившегося над ним, содрогающегося в рыданиях.



* * *


- Что можно ещё добавить? - задумчиво проговорил Федор. - Кажется, я всё рассказал. Как видите, молодость вернулась ко мне. Обугленный кусочек тот я бросил в огонь, и на сей раз он сгорел без остатка. Старуха... как-то раз я видел её, она долго смотрела на меня то ли со страхом, то ли с ненавистью, потом навсегда исчезла.

Он замялся, пряча глаза в сторону.

- Но вот икона... тут я никак не могу объяснить, куда она делась.

- Может, то херувим унёс её? - пожал плечами отец Ферапонт. - Не терзай себя, инок. К чему прельщаться тем, что выше твоего разумения? Мне другое непонятно: вот ты прошёл через этот ад и вышел из него с честью, почему же сейчас устрашился, бегством спасаешься? Ты мечтал о новой обители, что теперь ей препятствует? Не хочешь игуменствовать, так оставайся здесь, под моим крылышком. Кто ещё, кроме меня, сможет понять тебя? Да скажи ты хоть слово кому из того, что мне поведал сейчас, тут же на дыбу отправишься! Объясни! Я ведь не просто так с тобой пестаюсь, я благодарен тебе, ты не только себя, а и всех нас в здешних местах от тягчайшей ноши освободил.

Он помолчал, затем осторожно, искоса взглянул на Фёдора.

- Или, может, в другом дело? Дьявол? Кто ж не знает его силы? Глаза его - меч разящий. Лишь один раз заглянув в них, человек до конца дней своих не сможет избавиться от страха перед их пустотой. И рассёк он своим мечом тебе душу надвое? Так откройся, не таи, будем вместе молиться, вызволять тебя.

Фёдор покачал головой, на глаза его навернулись слезы.

- Не могу похвастаться, что нет во мне разброда. Если бы вы знали, авва, сколько раз вопрошал я денно и нощно: "Господи, так ли я поступил, как мне следовало?", и не получал ответа. Кто же всё-таки в самом деле направлял мою руку в ту ночь? Эх, если бы знать истину! Но дьявол... тут, похоже, вы оказались правы: если бы дело было в нём одном...

Он поднялся, вскинул котомку на спину и взял в руку посох.

- Не корите меня, авва. Я просто хочу пройти до конца путь, мне назначенный. Что-то я сделал не так, совета доброго не послушался. Если бы я имел больше знаний, сил тогда, всё могло произойти совершенно иначе. - Фёдор помолчал, затем добавил, уже почти шепотом: - Я не уверен, что я действительно остановил его...

- Кого же? - изумлённо встрепенулся отец Ферапонт.

- Вот это как раз мне и предстоит узнать, - в задумчивости потупил взгляд Фёдор.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее