...О, не ходите к своим боссам по такому ужасному поводу! Не мучьте их! Не отравляйте им жизнь! Вы же знаете, как вытягиваются их лица, какое смертельное уныние отображается в их глазах, когда Вы просите у них поднять Вам зарплату. Кто на Земле, скажите, несчастнее их в этот момент?..
Я вежливо напомнил Франческе условия моего приема на работу: когда она, подписывая со мной контракт, пообещала вернуться к разговору о моей зарплате через год. С тех пор, говорил я, прошло почти два года, и самое время этот щекотливый вопрос обсудить.
Франчи смотрела на меня, качая своей чудной головкой в новой стрижке. Ее темно-сиреневая блузка гармонировала по цвету и фасону с ее темным пиджачком.
Ее глаза заволокла искренняя печаль:
– Марк, дорогой, ты же знаешь, что я люблю тебя...
Я с удивлением посмотрел на нее. Неужели ослышался? «Марк, дорогой... я люблю тебя...»
– Но сейчас, – продолжала она, – клиника переживает тяжелые времена. Ты себе не представляешь, как трудно вести этот бизнес, конкуренция сумасшедшая. Извини, Марк, не могу. Не могу поднять тебе зарплату даже на доллар...
Ах, так?! Сегодня же куплю себе новый костюм и новые рубашки! Составлю резюме! Буду врать на интервью, врать, что я специалист с большим стажем, что работал с наркоманами еще в России и знаю, как эту проклятую болезнь лечить!
...В Америке существует замечательная традиция: дарить уходящему с работы открытку, где сотрудники на прощанье пишут ему свои пожелания.
«Удачи тебе, Марк, на новой работе! Не забывай нас, звони! Верю в тебя!» Торт, пицца, пепси-кола. Помню задушевный прощальный спич Франчески, теплое рукопожатие Аркадия, заплаканные глаза Лизы...
А ту открытку с пожеланиями удачи храню по сей день.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Женское лицо
Новая амбулаторная клиника, где я теперь работал, входила в крупный наркологический комплекс, филиалы которого были разбросаны по всему Нью-Йорку и даже в ап-стэйт (часть штата за пределами большого города). Моя нынешняя зарплата была почти вдвое выше той, что я получал на прежнем месте; предоставляли и отличную медстраховку. Клиника, правда, находилась в криминогенном районе Бронкса, зато условия работы были куда лучше, чем на «фабрике по выжиманию пота» у Франчи.
Теперь у меня был свой отдельный кабинет и не такие сумасшедшие нагрузки. Во всяком случае, исчезло ощущение потока, когда пациенты воспринимались бревнами на лесосплаве. Появилась возможность присматриваться к ним внимательней, прислушиваться к их словам.
Забегая вперед, скажу, что в этой клинике существовала другая проблема. Бесконечные сплетни, наушничество, подсиживания друг друга, война за должности, за благосклонность начальства – такова была, как говорится, рабочая атмосфера. Постоянно создавались различные блоки, враждовавшие между собой, существовала оппозиция администрации и группа лояльных.
Эта паучья война велась, разумеется, не без ведома директора, белого американца по имени Стивен. Был он человеком мягким, нерешительным, поэтому казался легкой добычей для каждой политической группировки, желавшей склонить его на свою сторону. Однако, при всей своей мягкости, мистер Стивен был мастером маневра и непредсказуемого хода. И когда одна группировка уже собиралась торжествовать победу, директор в последнюю минуту оставлял этот лагерь и давал обещанную вакантную должность кому-нибудь из побежденных! И начинались новые перестановки, дипломатия, тайные переговоры и т. д.
Все это ужасно отвлекало и мешало работать. Тот, кто не хотел в этом участвовать, плотно закрывал дверь своего кабинета и завешивал окошко табличкой: «Идет сессия. Просьба не беспокоить!»
ххх
Это была моя первая пациентка. До сих пор я имел дело только с крутыми парнями, пришедшими лечиться не по своейволе, а по воле судей и прокуроров. И вдруг – дама.
Сказать, что Римма была красива, значит, ничего не сказать. Еврейка, родом с Кавказа, чертовски стройная, чертовски обаятельная. В клинику обычно приходила в стильном джинсовом костюме. Я не специалист по размерам женских бюстгальтеров, но могу смело утверждать, что Римма носила лифчики не самых маленьких размеров. Жаль, что столь привлекательная от природы девушка изуродовала себя увесистыми силиконовыми сиськами. Пожалуй, это было единственным, что выдавало в ней стриптизершу.
От меня Римме нужно было письмо в суд, где судья в скором времени должен был решить, может ли Римма видеться со своим ребенком, и если да, то как часто. Ее пятилетний сын тем временем жил у мужа, который подал на развод и добивался, чтобы Римму лишили материнских прав.
Признаться, в то время, пытаясь как-то скоротать одинокие вечера и немного скрасить холостяцкое житье-бытье, я порой заглядывал в стриптиз-клубы. Там, в ласках женщин, влекущих куда-то в сумрак зала, было легко забыться, поверить хоть на миг, что мир полон нежности и тепла...