«Глаза Сфинска» Записки нью-йоркского нарколога

Мое знакомство с Риммой произошло как раз тогда, когда я принял решение оставить пагубную привычку посещать стриптиз-клубы, где пленительные дамы чрезвычайно ловко опустошали мои карманы. Вот уж действительно, Бог шельму метит: встреча с Риммой для меня стала испытанием вдвойне. 

         Римма танцевала в одном из Манхэттенских стриптиз-клубов. Она часто ездила с бой-френдами отдыхать, нюхала кокаин, пила. Правда, еще не скатилась на самое «дно». Дно? О чем вы говорите? Вы в своем уме?! Римма производила впечатление беззаботной, почти счастливой молодой женщины. Правда, не имела ни высшего, ни даже законченного школьного образования. Считала себя немного бестолковой и безалаберной. Впрочем, так оно и было. Муж, по ее словам, был редким занудой, говорил только «правильные» слова и был озабочен исключительно бытом. А Римме хотелось огней, света, музыки, сумасшедшей любви...

         Что поделать, она легко влюблялась в очередного кавалера, отправлялась с ним в сладкое путешествие, отрывалась в ресторанах, шиковала в отелях, но вскоре этот кавалер почему-то смотрел на нее как на обычную, извините, блядь. И прогонял.

         Она была очень ранима. Разрывы и расставания с мужчинами переживала весьма болезненно. Как-то раз мне позвонили из отделения «Скорой помощи», чтобы подтвердить информацию о Римме. Оказалось, что после того, как ее бросил очередной ухажер, она напилась и обкурилась, залезла на крышу 22-х этажного дома и танцевала там на самом бортике... 

         От меня ей нужна была бумага для суда, больше ничего. Просила написать, что она «хорошая и чистая». Надеялась, что судья разрешит ей видеться с сыном в любое время, без всяких ограничений. А муж утверждал, что она – активная наркоманка, и ее к ребенку вообще нельзя подпускать. 

         Ах, какое шоу она устраивала в моем кабинете во время сессий! Стул, правда, – не сцена в стриптиз-клубе. Поэтому ей приходилось ухищряться, не вставая со стула: выгибала свое молодое роскошное тело так и этак, наклонялась, соединяя локти обеих рук на груди, бесконечно поправляла шлейки лифчика...   

         И тогда в моих глазах вспыхивали странные звездочки. Глядя на Римму, я словно переносился в грохочущий зал стриптиз-клуба, в зал чарующих улыбок и шелковистой кожи женских бедер. Короче, боролся со своим безумием тоже...

Римма плакала – без шуток, плакала горько, оттого, что так все плохо получилось у нее в жизни, что она никудышная мать, но сын для нее дороже жизни, и если она не сможет его видеть, то этого не перенесет...

         – Но ты же нюхаешь кокаин. И пьешь водку, – сказал я, не в силах отвести глаз от ее грудей, выпирающих из-под маечки. – Подумай, как это может отразиться на твоем ребенке.

         – Иногда нюхаю, врать не буду, – призналась она. – Но порой так сильно хочется, так хочется... Ты ведь меня понимаешь, Марк. Ты же тоже когда-то торчал.  

         – Да, было дело... – глубокомысленно ответил я, втайне обрадовавшись, что меня признали «своим». Значит, я уже кое-чему научился, могу притвориться и сойти за «за своего». Я – ваш! Не стыдитесь меня! Будьте со мной откровенны!.. 

         – Не ври, Марк! Ты даже не знаешь, как выглядит пакет кокаина! Как ты можешь меня чему-то научить? Еще и врешь!

         Когда говорят, что от стыда горят кончики ушей, это не аллегория. Это правда. Из всех известных проявлений стыда это, наверное, самый мучительный – когда горят кончики ушей. Не смотрите в глаза, чтобы понять, испытывает ли человек стыд. Смотрите на его уши!

         Пристыдив меня,  Римма снова принялась «танцевать» на стуле. И слезы лила.   

         – Хорошо. Ты хочешь бумагу в суд, тогда сдай сейчас мочу для токсикологического теста, – твердо сказал я. 

         Она взглянула на меня с некоторым напряжением:

         – Не могу. У меня… месячные. Знаешь, когда у меня месячные, у меня сильно болит вот здесь, внизу живота, и я становлюсь очень нервной, раздражительной... Прости меня, Марк, если я тебя чем-то обидела. Помоги мне – напиши мне хорошую бумагу...

         (Пациентки, желая уклониться от токсикологического теста, часто прибегают к этой уловке – говорят, что якобы у них месячные – авт.)

Все-таки я сдался – написал ей письмо для суда. Все там наврал. Римма ведь и без того несчастна, считает себя бестолковой и непутевой. Если лишится материнских прав, что ей останется в жизни? Так думал я.

         Римма была слишком легкомысленна. И на свою прогрессирующую наркоманию смотрела, как на очередное безобидное увлечение.

         Впрочем, и я, еще «совсем зеленый», с умилением смотрел вслед Римме вслед, счастливо уходившей по коридору клиники с липовой бумагой в руке. Смотрел, честно признаться, и на ее роскошные бедра, которыми она так лихо, профессионально виляла. 

         Ни я, ни она не догадывались, куда лежит ее путь.