Глаза цвета Индиго (ЛП)

— Я не могу прочитать письмо, — ее голос срывается, и отец Элиаса кивает.

— Я сделаю это, — говорит он, прежде чем Элиас успевает предложить.

Том берет письмо у Лорелай и открывает его, вздохнув, когда видит ее письмо. Он проводит пальцами по письму, слезы наполняют его глаза.

Я хватаю Элиаса за руку. Я сжимаю ее, изо всех сил стараясь быть рядом с ним, хотя не знаю, как это сделать для себя.

— Привет, — говорит Том, читая письмо, его голос уже потрескивает, — я явно не знаю, как начать это письмо. Мне никогда не приходилось этого делать, и я бы хотела, чтобы мне никогда не пришлось, но если вы читаете это… мне очень жаль. Я люблю всех вас, включая Индиго. Я знаю, что она там, и не хочу, чтобы она чувствовала себя обделенной.

Ее отец слегка улыбается, и я тоже улыбаюсь, слыша ее голос сквозь слова.

— То, что я сделала, не имеет ничего общего ни с кем из вас. Жизнь была хороша, пока два месяца назад часть меня не перестала жить. Думаю, это мягко сказано. Единственные моменты, когда я чувствовала себя живой, были рядом с каждым из вас.

Лорелай фыркает, сдерживая рыдания, а Элиас сжимает мою руку. Я не знаю, осознает ли он, что делает это. Да и неважно. Он может сломать ее, мне все равно.

Том продолжает:

— Я не помню дату, что может быть странно для вас, потому что жертвы обычно помнят ее. Но не я. Я помню ее фрагменты. Как я вышла из класса и пошла домой по короткому пути. Это была моя судьбоносная ошибка. Нет простого способа сказать это, но я хочу, чтобы вы знали правду. Я… меня… — он останавливается, глубоко вдыхает, прежде чем поднести дрожащую руку ко рту.

Его лицо становится белым, рука сжимается в кулак, и он зажимает его во рту, все его тело дрожит.

Черт. Это так плохо.

— Меня изнасиловали… — он снова останавливается, ругаясь под нос, пытаясь пройти через эту пытку, — мой школьный психолог. Я была отвратительна сама себе. Его прикосновения были повсюду, как бы я ни старалась их смыть.

Элиас встает, неустойчиво держась на ногах. Мне становится плохо, и я прикрываю рот рукой, боясь, что меня вырвет.

— Я ненавижу его не больше, чем себя за то, что произошло. Я молюсь, чтобы вам никогда не пришлось чувствовать, как ломается ваше тело, пока ваш разум наблюдает издалека. — Том разрывается в рыданиях.

Лорелай все еще молчит. Не знаю, что делать. Я хочу пойти и утешить ее, но не знаю, как это сделать и стоит ли это делать. Единственное, чего она хочет, это вернуть свою дочь.

— Господи, Ливи, — шепчет Том, слезы падают с его лица на бумагу, дрожащую в его руках. Он продолжает читать: — Пожалуйста, поймите, что я никогда не переживу этого. Не тратьте свою жизнь на попытки все исправить. Скорбите, плачьте, будто это последний день. Продолжайте жить, потому что я все еще там. Как я говорила каждому из вас: С каждой улыбкой я становлюсь ближе к вам. С каждой слезой отдаляюсь.

Лорелай кивает, внимательно вслушиваясь в слова, смотрит в потолок, сцепив руки на коленях.

— Когда ваши сердца бьется, знайте, я рядом. С любовью, Оливия.

Мы все разразились рыданиями, каждое сотрясение нашего тела сближает нас. Их рыдания смешиваются с моими, делая нас единым целым. Мы разделяем боль каждым прикосновением, не облегчая ее, но понимая ее, вливаясь в нее.

Никто из нас не говорит, пока глаза не покраснеют, горло не запылает, а слезы не высохнут на лице.

— Я знала, что с ней что-то не так, — признается Лорелай, вытирая нос салфеткой. — Я думала, что ей нравится мальчик и она странно к этому относится.

Ее рот дергается, и я не могу удержаться, чтобы не сказать:

— Это была не твоя вина, Лорелай.

Она качает головой.