Глазами богов

– Если ваш муж находится здесь, то что мешает вам познакомить меня с ним. Мистер Райт его знает, а вот я нет. Убедите нас в его существовании. Пусть он хотя бы голос подаст, что ли, и тогда я обещаю вам, если его присутствие в этой квартире подтвердится, мы тотчас же покинем вас и больше не побеспокоим. Но… – Он замолчал, выждал десять секунд, прислушиваясь, и, разведя руками, с сожалением констатировал: – Но, кроме нас троих, тут, как я понимаю, больше нет никого.

– Есть! – выкрикнула Шарон, и направилась к выходу. – Он живой! Покиньте квартиру!

– Я не думаю, что мы сможем сделать что-то ещё. Пожалуй, оставим несчастную, – обратился доктор к Джону Райту и поднялся с кресла. Тем временем представитель быстро подбежал к двери спальни и, пока хозяйка находилась к ним спиной, открыл её.

Шарон оглянулась и оцепенела от увиденного. Её лицо выражало не просто негодование, оно выражало ярость и злость, вызывая у присутствующих страх. Никто не смел врываться в её святую святых – спальню. Она заверещала: – Не смейте входить! – И подбежала к представителю, вцепилась в его рукав пиджака, как разъярённая кошка, и принялась вытягивать из комнаты. Тот, не обращая внимания на неё, успел пробежаться взглядом по спальне, но ничего, что могло бы указывать на присутствие в ней постороннего человека, не обнаружил.

– Прошу вас, успокойтесь. Джон, вернись в комнату. Нас могут услышать соседи.

Джон, поправляя пиджак и разравнивая ладонью мятый рукав, поддался натиску хозяйки и вышел из спальни, насмешливо и брезгливо поглядывая на неё. Девушка, тяжело дыша, вернулась в спальню, осмотрела её, немного успокоилась: Роберт не выдал себя. Затем вытерла слёзы, поправила причёску и вышла.

– Уходите, – едва сдерживая ярость, сквозь зубы процедила Шарон. – Иначе я вызову полицию.

– Не стоит к этому прибегать. Мы сейчас же покинем ваш дом. Но вашего мужа здесь нет. Будь он здесь, непременно бы вышел из комнаты и не допустил, чтобы его жену до слёз довели двое посторонних мужчин. – Доктор посмотрел на платье Шарон, потом прошёлся глазами по её ногам и обуви, и, не скрывая своей брезгливости, сочувственно посмотрел ей в глаза: – Вы перестали следить за собой.

Визитёры направились к выходу.

– Мы умываем руки. До свидания. Социальные службы позаботятся о вас.

Как только Шарон закрыла за ними дверь на ключ, сразу подбежала к двери спальни. Но, дотронувшись до ручки двери, вдруг застыла – вспомнила слова, сказанные доктором. Она с опаской оглянулась, чтобы посмотреть на своё отражение в зеркале, прикреплённом на противоположной стене, а затем медленно нагнула голову и осмотрела своё платье и обувь, и – ужаснулась! Вместо платья на ней висел сто лет не глаженый и давно не стиранный домашний халат, а на ногах вместо туфель были кроссовки. Причём разного цвета. На голове, казалось, произошёл взрыв: волосы торчали во все стороны, несколько дней нечёсаные и неделю не мытые.

Робби не должен видеть её в таком виде, и она спешно скинула обувь, стянула халат и переоделась в более приличную одежду. Как же она могла не заметить и пойти на работу в таком виде?

На ходу приглаживая непослушные растрёпанные волосы, она вошла в спальню и позвала мужа:

– Выходи, дорогой. Они ушли.

Гробовая тишина сначала испугала её, но через несколько секунд послышался шорох и знакомое, сдержанное дыхание. И вот, перед ней ниоткуда появился Роберт: красивый, мужественный, с доброй улыбкой на лице, целый и невредимый. Слегка, правда, уставший и сонный, – но живой. Она бросилась ему на шею и крепко обняла, прижала к себе точно так же, как прижимала на первых свиданиях. Она прикоснулась губами к его мочке уха, и нежным голосом стала что-то тихо-тихо шептать: возможно, она жаловалась ему на злых людей, а может, говорила про любовь, про их светлое будущее… про Аляску.

Он тоже крепко сжимал её в своих объятиях. И постепенно она забыла всё негативное, что было до этого. Её уже не волновали ни злые языки людей, ни сумасшедшая соседка Глори, ни доктора, ни юристы. Её не беспокоил больше тот мир, в котором заживо похоронили её мужа. В объятиях любимого Робби она была спокойной и уверенной.

Так, слившись друг с другом, они стояли вечность: девушка и пустота, которую она обнимала за шею, нашёптывая ей на ухо:

– А все говорят, что тебя нет…

К О Н Е Ц

Сумасшедшие фрукты

"Игроку всего тяжелее перенести не то, что он проиграл,

а то, что приходится прекращать игру"

Мадам де Сталь.

Я тогда был молодым специалистом и проходил интернатуру у ещё малоизвестного в то время доктора Самуэля Стоуна, в его психиатрической клинике в Филадельфии, штат Пенсильвания.