– Вам может показаться это смешным… Вы, небось, каждый день выслушиваете подобный бред, что там говорить. Но только у меня не бред, и крыша моя не поехала. Фрукты, доктор, на самом деле сумасшедшие. Хотите, верьте, хотите – нет.
– Как это проявляется, э-э… – Стоун посмотрел в анкету, – Луис. Позвольте обращаться к вам по имени? – Диаш утвердительно кивнул.
– Они пытаются меня убить. – Диаш сглотнул. Стоун оставался невозмутимым, будто к нам через день обращаются с жалобами на свихнувшиеся овощи и нам привычно слышать подобное точно так же, как жалобы на насморк или головную боль.
– Каким образом?
– Разве фрукты могут убивать, доктор? – Диаш, казалось, не слышал вопросов доктора.
Стоун редко уступал своё место, тем более пациенту, и не допускал во время беседы для себя роль второго плана, позволяя кому бы то ни было задавать вопросы ему, а не наоборот. Но тогда он решил подыграть и позволил Луису на время сыграть роль лидера, что так не было похоже на него, и ответил Луису:
– То, что растения неодушевлённые, мы знаем со школьной скамьи. Наблюдая за ними, можно, конечно, считать, что они живые, принимая во внимание то, что они дышат, растут, развиваются и даже чувствуют негативную атмосферу вокруг себя. Некоторые виды, согласен, опасны и способны нанести вред человеку, потому что ядовиты, при этом оставаясь неразумными, что и отличает растения от нас, скажу вам откровенно. У растений нет разума, который управлял бы их поведением, а раз его нет, то и повреждён он быть не может априори. То есть, они не могут сойти с ума, так как ума у них нет. По сему они убить человека сознательно растения тоже не могут. Здоровью навредить – да, на это, конечно, они способны, если долго или неправильно хранятся на складах, в магазинах или в наших холодильниках: портятся, гниют… Но чтобы убить? Нет, это, пожалуй, надо подавиться целой косточкой персика, чтобы стать его жертвой.
На последней фразе Диаш вздрогнул. До этого более-менее уверенный вид его лица сменился маской отчаяния и… страха. Он принялся вглядываться в глаза доктора, пытаясь разгадать: шутит тот, смеётся над ним или на самом деле что-то знает про фрукты? Верит ли он ему или только делает вид, что понимает? А может просто подыгрывает, как того требует медицинская этика?
– Значит, всё-таки могут, – с сожалением произнёс Луис.
– Но в том контексте, в котором я предположил, – напомнил доктор.
– Доктор Стоун, я понимаю, что выгляжу смешным. – Он виновато опустил глаза, потёр друг о друга вспотевшие ладони. – Да что там! Меня со стороны послушать, точно скажут чокнутый. Аж самому смешно… Но страшно. Мне больше никто не поверит. И поделиться не с кем. А носить этот груз в себе, сами понимаете, тяжковато. К тому же, надеюсь, что с подобными случаями вы тут сталкивались, и сможете помочь мне избавиться от них. – Луис сделал акцент на последнем слове, называя их – фрукты – одушевлёнными. При этом глаза его в этот момент остекленели; он смотрел сквозь доктора; его отрешённый взгляд застыл в одной точке, где-то за спиной психиатра, в видимой только ему одному параллельной реальности, в том мире, в котором растения умеют говорить и думать, смеяться и плакать, где могут быть добрыми, а могут и убить.
– Итак? – нарушил молчание доктор, "разбуживая" Луиса.
– По большому счёту, мне плевать, поверите вы или нет. Я устал от всего этого. Расскажу, а дальше вам решать: считать меня идиотом или помочь мне. В любом случае, буду благодарен вам хотя бы за то, что выслушаете. Но сразу хочу предупредить: я – здоров, и ложиться к вам не намерен, так как в этом нет никакой необходимости.
– Луис, мне трудно судить о вашем здоровье, и, тем более, делать какие-то заключения на основании лишь тех нескольких предложений, которые были вами озвучены. Договоримся так: мы тут затем, чтобы выслушать, понять и, если понадобится, помочь вам. Пока что не понятно, что же с вами происходит. А чтобы во всём правильно разобраться, необходим диалог и доверие. Вы также облегчите нам эту задачу, а заодно и себе, изложив всё по порядку, подробно и с самого начала: когда, как вы считаете, всё это с вами началось. Времени у нас достаточно. Итак, Луис, прошу успокоиться, раскрепоститься и всё рассказать.