Там среди бескрайних пшеничных полей и встретила Наталья своего Ромео, который, как оказалось впоследствии, тоже не понаслышке был знаком со словом «зона». Несмотря на житейский опыт, полученный за годы студенчества, проведенные в общаге, и какой-никакой здравый смысл, девушка, как многие барышни ее возраста, повелась на русые кудри, голубые глаза и веселый нрав добра молодца Геннадия. Вечерами на танцах он наигрывал на аккордеоне незамысловатые песенки, романтические вальсы и танго, благодаря чему слыл первым парнем на деревне.
Молодой специалистке нравилось его ненавязчивое, как бы между делом, ухаживание. Льстило, что на току Гена частенько отнимал у нее лопату и забирался вместо нее на грузовик отбрасывать от бортов тяжелое, пропитанное степной пылью зерно. В общем парень относился к ней добродушно-снисходительно, как бы покровительственно. В душе Наташи, в отношениях с мужским полом привыкшей быть на равных, такое покровительство рождало незнакомое прежде теплое чувство. Особенно ее трогало, когда он, видя ее неумелость или неловкость в каких-то делах, мягко говорил: «Эх ты, кулема!»
В отличие от других деревенских парней, выказывавших свои намерения четко и однозначно, Наташин кавалер вел себя на удивление пристойно. Он не распускал рук, не переступал черты, и вообще его поведение, как она поняла значительно позже, напоминало действия спокойного, уверенного в себе кота, забавлявшегося до поры до времени с пойманной мышкой.
Наталью смущало только одно. Ее новый знакомый довольно долго всячески уклонялся от рассказов о себе. Всякий раз, когда она пыталась узнать, кто он, чем занимается, почему болтается без дела по деревне, молодой человек уводил разговор в сторону, отшучивался и начинал рассказывать очередную байку или анекдот.
В конце концов постепенно, словно нехотя, обходительный поклонник рассказал, что работает проводником на железной дороге, а в селе сейчас находится в отпуске, гостит у матери. Потом, как бы случайно, Геннадий проговорился, что в городе у него живет дочка, которую он очень любит. Относительно жены Наташа так и не поняла, жил он с ней вместе, был разведен или находился в стадии развода. Всякий раз душещипательный рассказ звучал в новой интерпретации.
Поведение поклонника тоже постепенно начало меняться. Ни к чему не обязывающие прогулки по темным деревенским улицам или при завораживающей полной луне стали молодому человеку явно в тягость. Он все откровенней намекал, что неплохо было бы подумать о «продолжении банкета». Чем больше фантазировал красавец-кавалер, чем красноречивей открывал истомленную женским непониманием душу, тем ясней становилось недавней студентке: вся эта романтика может плохо кончиться. Ее беспокоило главное – как бы поаккуратнее выпутаться из ситуации.
Развязка произошла сама собой. За несколько дней до окончания сельхоз-ссылки, вечером перед очередным походом в клуб Наткина напарница Татьяна, женщина не первой молодости и кое-что повидавшая в жизни, отозвала ее в небольшой закуток, служивший в старинной избе, где они квартировали, сенями, и с тревогой в голосе сказала:
– Слушай, не ходить бы тебе сегодня в клуб. Я тут вчера одну вещь про твоего Генку от деревенских услышала…
– Что у него жена и дочка в городе есть? Так он сам мне рассказал все.
– Да нет, кое-что поинтересней. Ты знаешь, почему он по деревне без дела ошивается?
– В отпуск к матери приехал, он тоже мне сказал.
– Может и к матери, только в отпуск он не с работы приехал, что бы он там тебе ни наплел, а из других мест. С зоны недавно вернулся! Понятно? Как у них говорят: откинулся. Вот и слоняется как неприкаянный. И в колхозе оставаться не хочет, и в городе такого, известное дело, никто не ждет.
– Да ты что… – каким-то деревянным голосом пробормотала Наташа. – А за что он сидел?
– Этого я не знаю, – честно ответила Татьяна, – а только, подруга, кажись, надо делать ноги от такого кавалера. И как можно быстрей. Думается, до главного у вас не дошло. Больно уж он тебя обхаживал, словно на сладкое берег…
– Да что ты такое говоришь! – возмутилась недавняя студентка. – Стала бы я с ним… Будто я раньше ни с кем не встречалась!
– Дура ты, Натаха, набитая, только и всего! Все твои студентики – мальчики-зайчики. А этот – мужик. Вдобавок сидевший. Знаешь, какие там нравы в тюрьме? Мне кое-что понарассказывали. Он с тобой, как с малявкой, забавляется, а на ночь, проводив тебя до крыльца, к Вальке-шалаболке отправляется. У нее ни для кого отказа нет. Тебя он тронуть боится, наверное, чтобы шуму не наделать да снова за решетку не загреметь. Или на прощанье решил «просветить» по всем пунктам. Короче, деушка, надо тебе ставить точку в этой истории и как-то выкручиваться без потерь для хвоста.
Внутри Натки во время этого разговора все похолодело. Ей внезапно захотелось сделаться маленькой-маленькой, вроде Дюймовочки или мышки, и забиться в какую-нибудь норку. С отчетливой ясностью стали понятны некоторые странности в поведении кавалера, его манера говорить, уход от каких-то тем.