Глазами, полными любви

Но не прошло и восьмидесяти лет после революции, как все вернулось на круги своя. Люди старшего поколения, чье детство и юность пришлись на хрущевско-брежневскую эпоху, так и не смогли понять, каким образом произошла метаморфоза в обществе. Жулье, ворье, мерзавцы и прохвосты всех мастей смогли снова захватить власть и вновь принялись набивать карманы – да с такой прытью, что прежние господа только подивились бы хватке и цинизму так называемых «новых русских».

Как из-под земли выскочили откуда-то откормленные рожи с бычьими загривками. Поверхность земли, подобно язвам на теле прокаженного, усыпали особняки, коттеджи и дворцы-«шубохранилища», обнесенные высоченными заборами. Людям, не обладавшим талантом облапошивания и обдирания ближнего своего, оставалось только выживать, трудясь на новых хозяев жизни, набивая животы соевой колбасой да лапшой «доширак».

Самое удивительное, все произошло как бы само собой, без лишнего шума и крика. Хотя нет, как раз наоборот – с шумом и криками. Криками о свободе, справедливости, о том, что так дальше жить нельзя. Над городскими стадионами и в скромных квартирках слышалось оглушающее: «Мы хотим перемен!» Пока одни жаждали перемен, толком не понимая, каких, другие, более умные, наглые и циничные, осуществляли эти перемены на деле. Как крысы, внезапно дорвавшиеся до головки сыра, они жадно «дербанили» ослабевшее, расползающееся государство, растаскивая все, что попадалось на пути.

Вначале газеты писали о ворюгах, укравших сотни тысяч рублей. Потом никого не стали удивлять сообщения о хищении миллионов рублей, затем миллионов долларов. Дальше – больше. Через два десятка лет после смены строя за миллиардные хищения чиновный «деловой человек» получал каких-нибудь пару лет заключения, а то и условное наказание. Парень, по пьянке укравший пару кроссовок, попадал в лагерь всерьез и надолго и ни на какое условное надеяться не мог.

Еще до начала перестройки в народе гуляла простенькая мудрость: кто что охраняет, тот то и имеет. В конце концов бывшие стражи и кураторы заполучили шестую часть суши в полное владение и начали творить на ней кому что заблагорассудится, позабыв не только о справедливости, но хотя бы об элементарных приличиях.

Произошедшую в стране деградацию Сергачевы увидели собственными глазами во время поездки на юг. За окнами проплывали редкие безликие поселки, в свое время наспех построенные целинниками. Состоящие из двух-трех улиц, заставленных одинаковыми двухквартирными домами и неизменным клубом, где когда-то по вечерам «крутили» кино, останки былых совхозов являли собой жалкое зрелище. Штукатурка на домах облупилась, облезла. Едва живые, потемневшие от времени шиферные крыши были похожи на неказистые шапчонки мужичков-работяг. На некоторых домах крыши обновили, но блестевшие под степным солнцем металлопрофильные покрытия казались яркими заплатками, настроченными на ветхие порты. Чахлые деревца и кустарники, кое-где торчавшие в палисадниках у домов, только усиливали ощущение унылости, тупой безнадежности. Казалось, жизнь покинула эти места, когда умолк в полях рев тракторов, ушли в небытие трудовые подвиги строителей новой жизни.

* * *

Давным-давно отца Натальи Алексеевны, директора одного из первых степных совхозов Алексея Михайловича Черновца, наградили медалью «За покорение целинных земель». Медаль не считалась слишком уж ценной. В те времена подобными наградами в Сибири и Казахстане государство снабдило, наверное, каждого второго труженика села. Наталья Алексеевна помнила, как такими «цацками» играли многие ребятишки в их поселке. Не стала исключением и их семья. Вместе с медалью она с сестрами «заиграла» десяток серебряных советских полтинников (целое состояние по нынешним временам). Женщина и сегодня прекрасно помнила, как выглядели те серебристые монеты. Тяжелые, увесистые, на одной стороне был отчеканен мускулистый рабочий в комбинезоне, надетом на голое тело. Перед ним стояла наковальня, и он взмахивал над ней тяжеленным молотом.

Как оказались монеты в их семействе, почему взрослые столь небрежно относились к несомненным ценностям, явным семейным реликвиям – кто бы сейчас сказал. В дни, когда космические корабли начинали бороздить просторы вселенной, легковесное отношение к материальной стороне жизни являлось типичным. Мало того, некоторые им бравировали. Лозунг «Раньше думай о Родине, а потом о себе» для многих советских граждан становился не фальшивой формальностью, а способом жизни. Во всяком случае, государство вдалбливало этот лозунг в сознание людей с раннего детства.

Возможно, все было куда проще: кто там думал о каких-то корнях, семейных памятных вещицах! Народ выживал, как мог, живя одним днем. Наталья Алексеевна отчетливо сохранила в памяти эпизод, как родители едва не развелись из-за мешка муки. По своему драматическому накалу эта сцена ничем не уступала эпизоду из какого-нибудь фильма вроде «Павел Корчагин» или «Коммунист».