Глазами сокола (СИ)

Ветра умели предчувствовать опасность… Обычные люди (даже хорошие) интуиции своей особо не доверяли. Две странности были в окружающем королеву пейзаже (не считая самой метели посреди пустыни): не было гор на горизонте и ни единого ветерка. А на всём пути ей встречался хоть кто-то из витавших по Листурии воздушных потоков! И как раз тогда, когда она всерьёз задумалась об этом, что-то схватило её, потянуло к земле, и королева уже была в ловушке, а мир окрасился зелёным (такого цвета были стёкла в призме механизма, ловившего вихри). А затем (и это было совсем мучительно), её что-то сжало со всех сторон так сильно, что она стала меньше мыши и едва-едва могла пошевелиться… Сквозь стенки кристально-прозрачного сосуда (а сама королева ещё не поняла, что это был именно стеклянный сосуд) пред ней предстал лик улыбающегося старика…

Это был колдун-пустынник. Он не знал наверняка, что именно поймал, но понял, что нечто совершенно необыкновенное! Редкий сосуд в коллекции всегда его воодушевлял… Он уже предвкушал открытие, которое он, несомненно, совершит…

Конец первой части.

Часть 2. Глава 13. И у колдунов есть сердце

Вообще-то, если быть честными, учёный-колдун злодеем не был, а создавал он куда больше, чем разрушал… Центр пустыни превратился, благодаря ему, в благоухающий сад. Здесь были сотни растений. Одни служили для своего хозяина пищей, другие – кормом для многочисленных питомцев, третьи услаждали взгляд. И даже самый искушенный в делах красивого убранства был бы поражён обилием красок и форм, а ещё тем, в какой гармонии они сосуществовали в волшебном саду.

А сад и правда был волшебным и, возможно, ни в одном из земных миров вы не увидели бы чего-то подобного! Здесь тропические цветы распускали свои лепестки навстречу чуть приглушённому волшебством свету солнца (ярко-жёлтые, красные, пурпурные и небесно-голубые), покачивались в такт жужжанию пчёл зверобой и чёрные каллы, мирно соседствуя на окружённой плетёнкой клумбе. Финиковые пальмы гордо поднимали к небу свои увенчанные зелёными коронами верхушки, когда у их подножья росли крохотные кустарники с бело-зелёными листьями (из них учёный готовил бодрящий отвар). С помощью небольшого собственноручно сделанного укрытия (пальмовые листья и совсем чуточка волшебного зелья), колдун сумел вырастить дикие северные ягоды: голубику, малину и бруснику. Ими не брезговал и его любимый попугай Шварцвальд.

И среди всего этого великолепия бегали пёстрые курицы, щебетали маленькие певчие птички и величаво шествовали верблюдицы. Были у него и почтовые голуби, хотя письма он писал редко, и большая рыжая собака. Толку от неё было мало, трусиха, каких поискать, но хозяина своего она любила. Хоть колдун и гордился своим прекрасным хозяйством, Мирида не могла оценить его по достоинству. В пузатой стеклянной склянке, в самой высокой башне, на самой верхней полке большого шкафа из тёмного дерева она томилась в своём заточении, хоть до конца так и не поняла, что же с ней приключилось…

В первые дни снежинки под блестящим стеклом едва-едва шевелились, напоминая скорее стоячую жидкость, чем наполненный жизнью воздушный поток. Силы, казалось, покинули её после пережитых злоключений… Даже едва-едва она осознавала, что именно видит сквозь прозрачные стенки вокруг. Но что ещё хуже: её это почти не волновало. Она не знала, что ветрам, порой, нужен отдых, как и всякому мыслящему существу, и что в часы особо сильной усталости ими овладевает ни на что не похожее оцепенение, апатия столь сильная, что почти непобедимая! И даже память работает в такое время не так, как положено, упуская всё самое важное и значимое…

И только через двадцать дней Мириду вновь посетила мысль о дочери, которой лишь она могла подсказать, как снять проклятье. Это воспоминание сверкнуло в её утомлённом разуме искрой столь яркой, что, казалось, родилась новая звезда. И она предприняла неимоверное усилие, чтобы вновь стать больше, чтобы сбросить с себя стеклянные оковы. И, честное слово, сделай колдун хоть крохотную помарку, когда заколдовывал пустынное стекло, бутыль разлетелась бы на мелкую крошку, сверкающую острыми гранями. Бутыль трещала и позвякивала, но оставалась целой. А Мирида всё продолжала отчаянные попытки освободиться.