Глазами сокола (СИ)

– Белоус, ты, видно, забыл, что мы не были царями. Мы были Хранителями. И долг наш был долгом лишь до тех пор, пока Медные китобои и воины признавали нас своими лордами. И ты сам учил меня, что Хранитель цитадели не помазанник Божий, что не право крови даёт возможность взять в руки булаву и гарпун, а лишь статус лучшего. И просто так сложилось, что несколько поколений лучшие рождались в нашем роду. Настолько хорошо Хранители готовили своих сыновей и дочерей, что многие стали верить, что лишь при правлении наших родичей цитадель устоит против надвигающегося чёрного океана. Я не обязан править, так как сами жители острова не захотели и дальше служить моей семье. И ты это знаешь.

Всё до последнего слова Сириуса было правдой. Ониоба это пнимали. Казалось, старый солдат уходил из дома бывшего ученика смирившимся… Казалось. Но значило ли это, что он отказался от задуманного? И пусть Сириусу очень хотелось, что это было так, ему не верилось…

Он не мог оставаться в этот день в доме хозяйки. Пусть это и было проявлением слабости, но, сказав лишь, что вернётся к вечеру, Сириус отправился на почтовую станцию, чтобы снять быструю лошадь. Ему казалось, что взгляды преследуют его. Охотнику слышались взволнованные шепотки за спиной, и чудилось, что то и дело кто-то указывал пальцем в его сторону. Нужно было выбраться, вновь стать незаметным, уйти хоть ненадолго. Он не будет убегать. Сириус лишь на время покинет полный чужих взглядов мир маленького города. И лишь верхом он выехал за городские ворота – понёсся во всю прыть.

Напряжённые мышцы сильного животного под ним, встречный ветер и дорога, уходящая дальше, чем мог уловить человеческий глаз. Это было то, что нужно! Там, где жил Вольфрам Медный не было столь длинных дорог, негде было дать волю бегущему под тобою скакуну. Вольфрам Медный рос среди скал и шумных волн. Он учился верховой езде лишь на небольшой арене и, порой, во время прогулок по узким дорогам, упирающимся в галечный пляж, на котором, неизбежно, любая лошадь уставала и печалилась. Даже в минуту страшной опасности бежать Вольфраму было некуда. Все его пути обрывались, даже не начавшись толком, всюду поджидал чёрный океан. Сложись всё иначе, мальчик так и остался бы пленником Медного острова, пленником ещё и ответственным за жизни сотен людей.

Сириус же был волен выбирать, охотник был куда свободнее Медного наследника. И он выбрал: никогда больше не садиться на корабль, способный стремительно бежать по солёным волнам, никогда не возвращаться на остров, который некогда был ему родным, никогда не становиться правителем…

Сириус возвратился ещё засветло. И лишь войдя в город понял, что что-то не так. Бил городской колокол. Пока далеко, но охотник слышал его отчётливо. Молодой мужчина не мог сказать, в какой момент смутное чувство тревоги сменилось осознанием случившейся беды. Точно, ещё до того, как он увидел пылающий дом, который считал своим. Какая-то сила заставила его сорваться на бег ещё до поворота на знакомую улицу, и он знал, что на ней увидит.

Здание пылало так, что, казалось, сложено было вовсе не из камня. Дым чёрным смерчем поднимался в чистое небо, вокруг сновали люди, безуспешно пытавшиеся потушить пожар, пока огонь не решил посетить и соседей. На первом этаже со страшным треском лопнули слюдяные окна. Они когда-то были украшены простым и изящным узором, что доставляло радость хозяйке. Теперь они были пылью…. А вот и сама она стоит в толпе, окружённая соседскими женщинами, тщетно пытавшимися её увести. Мельба даже не плакала.

Сириус приметил всё это за доли секунды, меньше, чем за мгновение, как и то, что Селесты нигде не было видно.

Едва дыша, он изучал всё вокруг, пытаясь разглядеть светлые волосы, тонкую фигурку, но не мог. Взгляд его то и дело возвращался к горящему дому, глаза и горло щипало. И пусть он запретил страху взять над ним верх, ему всё равно было страшно до тошноты от мысли, что девушка могла остаться внутри.

Как-будто не по собственной воле он двинулся сквозь толпу зевак, которая мешала тем, кто передавал по цепочке вёдра. Отстранённо он услышал как кто-то делал ставки, когда обвалится крыша. Кто-то опасался, что огонь успеет перекинуться на соседние дома. Разве это было важно? Кто-то окликнул охотника, голос был мужским. Не Селеста, значит, можно не останавливаться. А кто вообще знал, что Селеста могла быть в доме? Он так хотел скрыть её пребывание в нём, что теперь страшился: а вдруг он преуспел? Вдруг случилось самое страшное, и королевна уже задохнулась в дыму пожара?

Его ноги внезапно остановились, почти интуитивно, он уловил нотки женского голоса, едва слышные даже его охотничьему уху. Это была она. Сириус страшился поверить, боялся обмануться, зацепиться за бесплотную надежду. Но это действительно была Селеста.

Королевна стояла в отдалении, под навесом крыльца одного из домов. Увидев, что он наконец-то заметил её, девушка подняла руку, до этого скрытую наспех накинутым дорожным плащом, казавшегося на ней необъятным. Он сделал королевну почти незаметной. Но главное она была жива.