Глиняный мост

Он и не пытался задуматься; кивок, еле заметный, с соседнего кресла. До вокзальных огней, похоже, еще несколько миль, а в городе было, по большей части, тихо. Только жужжание недальней пивной. Майкл казался почти таким же, как в прежние времена, и Клэй дал ему кое-что взамен.

Ничуть не таясь, он вынул из сумки «Каменотеса».

И аккуратно сунул конверт между страниц.

На следующий день на Арчер-стрит и Тед, и Кэтрин были на работе, так что Кэри с Клэем сидели у нее на кухне.

Настроили черный рассыпающийся приемник.

В гостиной стояла удобная компактная стереосистема с цифровым звуком и всем прочим, но они решили слушать репортаж на этом приемнике. Усаживаясь возле него, Клэй отметил непривычную вещь – на кухне удивительно чисто.

С Кэри они только обменивались короткими взглядами. Говорить никому не хотелось.

Жокеем был профессионал, мастер, Джек Берд, и когда началась скачка, в три часа без нескольких минут, он не рванул со старта вперед, но остальные лошади шли не особо резво, и на повороте Джек попал в «коробочку». Когда он попросил жеребца прибавить, было уже не нагнать, и Клэй, слушая, в основном наблюдал за Кэри. Рассматривал перспективу ее волос в мили длиной, руки над столом, ладони, обхватившие лицо; она как бы зависла между досадой и стыдом, но все, что она сказала, было «черт».

Вскоре после этого они пошли в кино.

В кинотеатре она взяла его за руку.

Повернувшись, Клэй увидел, что она смотрит на экран, но по щеке у нее ползет слеза.

Такая странная произошла штука.

Он наклонился и поцеловал ее.

Но это было все же против правил, и они оба это откуда-то знали.

Он почувствовал жгучесть и соленость, потом посмотрел на их соединенные руки.

Потом они отправились на Окружность, и Кэри легла рядом с ним. Теперь она могла довысказать – цифру, которую произнесла, будто жалуясь:

– Седьмой.

Седьмой, полный провал.

Потом он решил пересчитать ее конопушки, на лице их оказалось пятнадцать, но такие крошечные, что приходилось выискивать. И шестнадцатая на шее. Они были значительно краснее ее волос, как кровь в сравнении с бронзовым закатом.

– Я понимаю, – добавила Кэри. – Случаются вещи похуже.

И она была права, безусловно, права.

Она немного полежала, устроив голову у него на груди.

Как всегда, Клэй чувствовал ее дыхание: тепло, аллюр.

Кажется глупым в таких словах говорить о дыхании – будто о шаге, будто о скачке, – но он описывал именно так.

На мгновение посмотрел вниз.

И вновь та шестнадцатая веснушка – ему хотелось потрогать ее, уронить туда руку, но неожиданно для себя он заговорил. Лишь она могла понять эти слова.

– Костолом, – сказал он, – наш-Звезда-Уэверли, – рассчитывая, что она встрепенется.

– Это была война двух лошадей.

Помедлив, он продолжил:

– Сейнтли, – сказал он, – и Кэрбайн.

Он говорил о знаменитых скачках и о лошадях, которые там выигрывали. Она лишь раз упомянула эти скачки в разговоре с ним – когда они в первый раз обходили конные кварталы.

– И Фар Лэп, величайший из них.

Затем, глотнув слюну, он сказал:

– Испанец.

И это было почти больно: Испанец, кровная родня Матадору, – но надо было продолжить.

– Слышишь? – сказал он и обнял ее, и привлек к себе на пару мгновений. Стиснул ее руку сквозь фланелевый рукав.

– Но у тебя любимец, думаю, всегда был один – только Кингстон Таун.

И еще мгновение не отпускал. Гладил клетчатую ткань.

– Боже, – удивилась она, – ты помнишь.

Он помнил о ней все. И всегда будет помнить, как она оживилась, рассказывая о Кокс Плейт 1982 года. И как это удачно, что это как раз в те годы, когда Пенелопе довелось там жить, – и Кэри теперь повторила, что говорил комментатор, а именно:

– Кингстон-Таун не может победить.

Он обнял ее, словно кутая.

Его слова, наполовину голос, наполовину шепот:

– Так и слышу, как бесится толпа, кода он появляется ниоткуда.

* * *

Вскоре он поднялся, помог подняться ей, они застелили свое ложе; натянули пленку, сунули края под матрас.

– Идем, – сказал Клэй, и они двинулись по проулку, и книга была в сумке у него на боку, а в книге по-прежнему лежал конверт.

Они дошли до начала Арчер-стрит, выбрались на Посейдон-роуд.

В кино Кэри держала его за руку, но теперь взяла как раньше, когда они только подружились, под ручку. Он улыбнулся, ничуть не смутившись. Он не боялся ни того, что они будут похожи на пожилую пару, ни иных недоразумений. Кэри делала такие необычные вещи.

И улицы знакомые, и с сюжетами – вроде Эмпайр, Чатэм и Таллок, – и места, куда они попали впервые, куда добрались, например Боббиз-лейн. В одном месте им попалась парикмахерская с названием, которое они знали и любили; но все эти места вели к Бернборо, где луна свисала прямо в траву.

На беговой дорожке он раскрыл книгу.

Кэри шла в нескольких метрах впереди.

И у самой финишной линии он ее окликнул:

– Кэри!

Она обернулась, но медленно.

Догнав ее, Клэй протянул конверт.

Она разглядывала его на ладони.

Прочла свое имя вслух, громко, и там, на красной резиновой дорожке Бернборо, вдруг воспряла духом:

Клэй заметил блеск морских стеклышек.

– Это твоего отца почерк?