Глиняный мост

Все, что я мог найти по легкой атлетике, пока за моей спиной не выросла служительница.

– Добрый вечер, – сказала она. – Молодой человек! Девять часов. Мы закрываемся.

Незадолго до Рождества это случилось.

Гектор ушел и пропал.

Мы все ходили на поиски, и это было немного похоже на наши розыски Клэя за исключением того, что в этот раз Клэй был с нами. Мы все обшаривали окрестность по утрам, пацаны еще и после школы; возвращаясь домой, я к ним присоединялся. Мы даже съездили в Уэзерилл, но кот просто испарился. И даже шутки казались тухлыми.

– Слышь, Рори, – сказал Генри во время нашего обхода улиц. – По крайней мере, может, яйца твои заживут.

– Ага, свалил, и хер с ним.

Томми шел немного поодаль от нас, в ужасной тоске и обиде. Он подскочил к ним и пытался захватить и повалить на землю.

– Сволочи!

Он выплевывал в них свою обиду. Он качался и лупил кулаками. Размахивал своими детскими ручонками.

– Сволочи, уроды уродские!

Поначалу они скорее пытались зажигать в сгущавшемся сумраке.

– Ни фига! Не знал, что Томми так здорово умеет матюгаться!

– А я знаю – отлично!

Но потом они увидели его глаза, почувствовали боль в его десятилетней душе. Как Клэй сломался в тот вечер, в будущем, на кухне в Силвере, так же сейчас разрывался Томми. Он упал посреди дороги на четвереньки, и Генри наклонился и протянул руку, а Рори взял за плечи.

– Да мы его найдем, Томми, найдем.

– Я скучаю, – сказал Томми.

Мы все принялись его обнимать.

Домой возвращались в молчании.

Когда все отправлялись спать, мы с Клэем садились смотреть взятые мною фильмы. Мы прочитали небольшую полку книг. Смотрели хронику с олимпиад, бесконечные документалки. Все, имеющее отношение к бегу.

Мне больше всего нравился «Галлиполи», посоветованный библиотекаршей. Первая мировая и легкая атлетика. Мне нравился дядя Арчи Хэмилтона – тренер с секундомером и суровым лицом.

– Какие у тебя ноги? – спрашивал он Арчи.

– Стальные пружины, – отвечал тот.

Мы пересматривали его не раз и не два.

У Клэя были «Огненные колесницы».

1924.

Эрик Лиддел, Гарольд Абрахамс.

Клэю нравились два момента.

Первый – когда Абрахамс, впервые увидев Лиддела, говорит: «Лиддел? Никогда не видел в бегуне столько напора и такой самоотдачи. Он бежит как дикое животное».

А второй – его любимое об Эрике Лидделе:

– Так откуда приходит сила, чтобы бежать до конца? Изнутри.

Или, как произносил это актер Иэн Чарлсон, с забавным шотландским акцентом – «изнатре».

Время шло, и мы задумались.

Не дать ли объявление в газету о пропавшем, но зловредном полосатом коте?

Нет, мы бы никогда не сделали столь логичного шага.

Вместо этого – мы с Клэем.

Мы посмотрели, что еще оставалось в том секретном разделе, который всегда увенчивался мулом. Когда мы бегали, Клэй все норовил туда зарулить, а я останавливался и кричал:

– НЕТ!

Он смотрел на меня разочарованно.

Он пожимал плечами и возвращался, ладно уж.

Чтобы отвадить его от мула, я не стал упрямиться, когда в объявлениях, помещенных приютом для животных, нашелся подходящий кандидат:

Сука бордер-колли, три года.

Я поехал туда сам и забрал ее и, вернувшись домой, изумился, как никогда в жизни: прямо передо мной на крыльце они все смеялись и радовались, и среди них – чертов котяра. Вернулся, негодяй!

Я вылез из машины.

Окинул взглядом побитого, оставшегося без ошейника кота.

А он смотрел на меня: все знал заранее.

Это был кот с особенным ехидством.

В какую-то секунду я ждал от него воинского салюта.

– Пожалуй, отвезу собаку обратно, – сказал я, и Рори швырнул Гектора в сторону: тот пролетел по воздуху добрых пять метров – оглашая улицу тонким леденящим кровь воем. (Уверен, он был рад вернуться домой.) И тут Рори на цыпочках подскочил ко мне.

– Ты еще и собаку мелкому мандюку притащил?

Но в тоне его было и радостное удовлетворение.

Что же Томми?

Ну, Томми подобрал Гектора и, защищая его собой от нас, подошел к машине и открыл дверцу. Одновременно обнимая и кота, и собаку, он проговорил:

– Боже, не могу поверить.

Обернувшись к Клэю, он спросил; так странно, что он понимал, как нужно сделать:

– Ахиллес?

И вновь отрицательное покачивание головой.

– Вообще-то, это девочка, – сказал я.

– Ладно, тогда я ее назову Рози.

– Но ты знаешь, это не…

– Знаю, знаю, это рассвет. – И на миг мы снова были вместе.

Его голова у нее на коленях в гостиной.

В середине декабря ранним воскресным утром мы покатили на море, на пляж в глубине национального парка. Его официальное название – Изыскатель, но местные зовут его Анзаковским.

Помню, как ехали, как было в машине.

Дурноту и недосып.

Силуэты деревьев в темноте.

И уже привычный запах в салоне: ковров, дерева и лака.

Помню, как бегали по песчаным дюнам, на рассвете они были прохладными, но изматывали; к вершине мы оба оказывались на четвереньках.

Один раз Клэй, забравшись на гребень вперед меня, не упал на песок и не покатился вниз по склону, что, поверьте, здорово веселит. Нет, он обернулся и потянулся ко мне, на фоне пляжа и океана; вот его ладонь, и он втаскивает меня наверх, и мы, изнуренные, лежим на гребне.