Глинка. Жизнь в эпохе. Эпоха в жизни

Почти через 20 лет, приезжая в Смоленск, в 1847 году, он также жил в доме Ушаковых. Тогда он посвятил Лизе еще одно сочинение — Вариации на шотландскую тему (так сам Глинка называл это сочинение)^{146}. И подпись его уже была другой — «Glinka, l’auteur», то есть «автор». Глинка помнил свой первый подарок ей и помнил свое посвящение. Он подчеркнул изменение в своей идентичности игрой слов: «amateur» перешло в «l’auteur». Лиза к этому времени так и не вышла замуж. Как знать, может быть, ее чувства к композитору мешали обустроить личную жизнь^{147}.

В феврале 1826 года Глинку хорошо встречали в доме генерала в отставке Александра Николаевича Апухтина, который любил танцы и музыку. Но по случаю траура по Александру I все развлечения были запрещены. Не желая отказываться от приятного досуга, Апухтин предлагает поставить театрализованное действо и посвятить его печальному событию. Глинка сочинил музыку к Прологу на кончину императора Александра и восшествия на престол государя Николая Павловича. Гувернер — учитель французского языка — написал слова, как и полагается, на французском.

Пролог представлял собой театральную сцену, что-то вроде живой картины, объединенной со сценой из оратории. Первую трагическую часть исполнял хор (c-moll), а вторая часть в мажоре представляла собой арию (B-dur), которую пел сам Глинка. Он воплощал образ из мифологии — Гения смерти, символами которого были факел и крылья. Его часто использовали в оформлении скульптурных надгробий. Аккомпанировал на фортепиано приехавший вместе с Глинками немец Гемпель, гувернер в Новоспасском. Мишель радовался, он считал сцену первой театральной удачей, в ней музыка точно передавала чувства.

«Чудное мгновенье»

В мае 1826 года Мишель возвратился в Петербург на службу. Лето выдалось сухим и знойным, леса горели. Он мучился бессонницей и страдал по Лизе. В свободные часы он прогуливался по Юсупову саду с друзьями. Одним из них был генерал Петр (Пьер Доминик) Базен^{148}, француз, образованный человек, инженер. Тот занимал пост директора Института инженеров путей сообщения и фактически по статусу приходился начальником Глинке. Базен покровительствовал юноше.

— Мон шер, Анна Петровна, — вдруг остановившись, Базен с почтением обратился к даме, шедшей навстречу в окружении хохочущих девушек и одного юноши. Это была Анна Петровна Керн, к тому времени уже получившая славу светской львицы, «съедающей» сердца мужчин. В театрализованной культуре Петербурга она примеряла образ femme fatale, роковой женщины, нарушающей рамки приличия.

Базен представил учтивого Глинку, тот грациозно поклонился, робея перед ней. Юноша из компании Керн улыбнулся и сказал:

— Мишель! Неудивительно было встретиться. Юсупов сад сейчас в моде.

Это был Левушка Пушкин, «растопивший» атмосферу светской учтивости, неизбежной при первом знакомстве.

— Приходите ко мне вечером. Хорошего чаю не обещаю, ибо не знаю в нем толк, — по-французски сказал Базен, — но обещаю чудесное общество и развлечение. Мсье Глинка лучший наш импровизатор и пианист.

Вечером действительно Керн в окружении друзей пришла к Базену. В его холостяцкой, скромной квартире кроме рояля ничего не привлекало внимание. Глинка сразу сел к инструменту, здесь он чувствовал себя увереннее и свободнее, чем вблизи с Керн, вроде бы не обладающей безусловной красотой, но «подавляющей» своей уверенностью и страстностью речей.

Базен предложил:

— Спойте любую народную песню — можно русскую или малороссийскую.

Гости растерялись.

Тогда Базен запел простой мотив известной малороссийской песни:

Наварила, напекла
Не для Грицки, для Петра,
Ой лих, мой Петрусь,
Вело личко, черноусь!

Глинка поклонился и опустил руки на клавиши.

Керн позже вспоминала: «Я никогда ничего подобного не слыхала, хотя и удавалось мне бывать в концертах Фильда и многих других замечательных музыкантов; но такой мягкости и плавности, такой страсти в звуках и совершенного отсутствия деревянных клавишей я никогда ни у кого не встречала! У Глинки клавиши пели от прикосновения его маленькой ручки. Он так искусно владел инструментом, что до точности мог выразить все, что хотел; невозможно было не понять того, что пели клавиши под его миниатюрными пальцами»[107].

Анна обладала хорошим музыкальным вкусом и слухом, так что ее свидетельство представляет ценный исторический документ. Ее дедушка Марк Федорович Полторацкий, талантливый баритон, всю жизнь посвятил Придворной певческой капелле и заслужил известность при дворе, в том числе как оперный певец. Керн была близка к музыкальному миру.