Глюк

Современники Глюка, видевшие Реджо Дукале до того, как театр сгорел, были в восторге от красоты его внешнего и внутреннего убранства. Архитектор Джандоменико Барбьери создал просторное и изящное здание примерно на 800 зрительских мест. По итальянскому обычаю в партере находились исключительно мужчины. Дамы со своими кавалерами, родственниками и гостями располагались в ложах. Чарлз Бёрни, посетивший Милан в 1770 году, не поскупился на похвалы Реджо Дукале: «Театр здесь весьма обширен и великолепен; в нём с каждой стороны по пять ярусов и в каждом ярусе сто лож; вокруг здания параллельно идут широкие галереи, подобно улице, для каждого ряда лож; в ложе могут поместиться шесть человек, сидящих по бокам, друг против друга; некоторые из передних лож при случае могут вместить десять человек. По ту сторону соединительной галереи каждой ложе соответствует целая комната с камином и всеми удобствами для закуски и игры в карты. В четвёртом ярусе с обеих сторон здания имеется по столу для игры в pharo [фараон — карточная игра], что принято делать во время исполнения оперы»[15]. Бёрни также свидетельствовал, что во время представления «шум стоял ужаснейший»; публика затихала только во время исполнения двух-трёх коронных арий и дуэта. Можно добавить, что рядом с театром работали пекарни, кондитерские и галантерейные магазинчики, продукцию которых можно было заказать прямо в ложу, если кому-то вдруг захотелось сладостей или срочно понадобились карнавальная маска, перчатки и прочие прелестные мелочи. Разносчики напитков, фруктов и мороженого бродили по залу прямо во время спектакля, о чём свидетельствуют некоторые исторические источники (например, акварель, изображающая представление оперы в 1741 году в туринском театре).

Из приведённого описания, как и из ряда других свидетельств современников, явствует, что оперный театр в XVIII веке совершенно не предполагал чопорного этикета и воспринимался не как храм искусства, а как место дружеских встреч и приятных увеселений. Об этом говорил и латинский девиз, сопровождавший изображение сказочной птицы Феникс в медальоне над сценой миланского театра: «Rediviva sub ottimo Principe hilaritaspublica», то есть «Да возродится при наилучшем из правителей общественное веселье». Под «наилучшим из правителей» подразумевался император Карл VI, портрет которого помещался по другую сторону от медальона с Фениксом.

Во время представления можно было заходить и уходить, когда заблагорассудится, громко болтать с соседями, отвлекаться на азартные игры. Упомянутые Бёрни комнатки за ложами воспринимались как частное пространство; ключи от них были у абонентов лож, и те обставляли их по своему вкусу, заказывая обои, мебель, светильники и прочую обстановку. Во время праздников театр превращался в огромный бальный зал: танцевали в партере, а в ложах наблюдали за танцующими и веселились как душе угодно. Сохранилась гравюра 1747 года, изображающая роскошный праздничный бал в театре Реджо Дукале по случаю рождения эрцгерцога Леопольда (будущего великого князя Тосканы и императора).

При этом в Милане, как и повсюду в Италии, музыку очень любили. Вольное, по нынешним меркам, поведение здешней публики вовсе не означало, что её легко было ввести в заблуждение внешними эффектами, на которые не скупились сценографы и декораторы эпохи барокко. Оперы для Реджо Дукале заказывались самым известным и талантливым композиторам. До Глюка это были, в частности, Франческо Гаспарини, Николо Порпора, Томмазо Альбинони, а во второй половине XVIII века, до рокового пожара, уничтожившего здание театра, — юный Моцарт, Томмазо Траэтта, Джованни Паизиелло и др.

Глюк также дебютировал в Реджо Дукале. Это случилось в 1741 году. Но, прежде чем говорить о столь громком начале его композиторской карьеры, следует задаться вопросом: чем он занимался в предыдущие годы, у кого учился, кому подражал?

Увы, и здесь перед нами — почти сплошь белые пятна, которые приходится заполнять логическими догадками и отрывочными свидетельствами современников. Казалось бы, если Глюк служил в капелле столь видного вельможи, как князь Мельци, то в архивах должны были сохраниться какие-то записи, касавшиеся его должности, жалованья, продвижения по службе или прошения самого музыканта о выплате денег, выдаче рекомендаций и пр. До сих пор попытки историков обнаружить подобные документы не увенчались успехом. Между тем во всех биографиях Глюка содержатся упоминания о том, что князь Мельци способствовал обучению своего протеже у самого известного миланского композитора тех лет — Джованни Баттисты Саммартини (1700 или 1701–1775). Дарование Глюка действительно нуждалось в профессиональной шлифовке, и если князь приложил усилия к тому, чтобы привезти молодого музыканта в Милан, естественным было и дальнейшее участие в его судьбе. Логично выглядело и обращение к Саммартини, который был для Милана примерно тем же, чем Иоганн Йозеф Фукс для Вены.