Глюконавты

окончательно испортилось. Гнетущие предчувствия не давали ему покоя.

- Да что ты бузишь, - удивлялся Муха. – Целое королевство тебе останется,

когда дедок к праотцам отойдёт. А жену эту свою, принцессу Клаву, в башню

заточишь, в эту как её, слоновой кости, а сам себе гарем заведёшь из

придворных куртизанок.

Но эти успокоительные речи жениху помогали мало.

- Не нравится мне всё это, ох как не нравится, - неустанно повторял Вадик,

блуждая по лабиринтообразным покоям королевского дворца.

В том, что всё происходящее с ним не что иное, как очень большой,

порядком затянувшийся глюк, он по-прежнему не сомневался. Но вот чей?

Теперь Вадик был точно уверен, что глюк этот не его и не Мухин. Тогда чей?

Он снова и снова задавал себе этот вопрос. Ведь тогда в подъезде их было всего

двое и шприца было два, хотя и странных, квадратных. От подобных мыслей

начинала болеть голова, и ему ничего не оставалось, как воспринимать

окружающую действительность такой, какой она есть…

Короче, погуляли на славу.

На свадьбе было съедено колоссальное количество всяческой бегающей и

летающей снеди, выпито целое море эльфийского пунша и гномьего рома.

Народ отрывался, как мог. Правда, нескольких пришлось повесить, для

острастки, чтобы остальные, веселясь, не перегибали палки, и не срыли в

потоке веселья королевский дворец. Хотя король был и стар, но он оставался

по-прежнему мудрым, и поэтому плахи и виселицы всегда были у него под

рукой, готовые к немедленному употреблению. Такая политика была жестокой,

но справедливой, и потому народ очень любил своего короля, следуя старому

правилу: «Не зарывайся».

Плясали, в общем, до самого вечера, но даже после торжественного

венчания, супруга герцога наотрез отказалась показывать своё лицо.

- Ты хоть брюнетка или блондинка? – вопрошал принцессу пьяный Вадик,

ища случай заглянуть Клаве под вуаль. – Ну покажи личико, что тебе стоит.

Но принцесса была холодна и неприступна, как айсберг в океане.

- Эх, - горестно восклицал герцог. – Не бывает некрасивых женщин, бывает

мало водки…

Но он ещё не знал, как жестоко ошибался в этом своём суждении. Когда

дело вплотную приблизилось к полуночи, то бишь к брачной ночи, Вадик

откровенно начал трусить.

Отыскав в королевской конюшне развлекающегося с пышнотелой

крестьянкой Муху, молодожён вызвал его на срочный мужской разговор.

- Ну ты, по-моему, вообще опупел, - возмутился Муха, натягивая штаны. –

Ты чего людям жизнь портишь. Думаешь, раз наследник целого королевства,

так тебе всё можно?

- Сделай мне одолжение, Муха, ну пожалуйста, - проигнорировав гневную

тираду друга попросил Вадик. – Ну что тебе стоит, я тогда по гроб жизни твоим

должником буду.

19

Муха задумался: иметь в вечных должниках наследного принца было

довольно выгодно, хотя с другой стороны…

- Постой, секундочку, а что это за одолжение, о котором ты меня просишь?

Вадик замялся:

- Ну, оно довольно деликатного характера, - неопределённо ответил он.

- А точнее?

- Ну, я хотел бы, как бы это сказать, чтобы ты провёл первую брачную ночь

с принцессой вместо меня.

Глаза у Мухи после этого заявления чуть не вылезли из орбит.

- Это исключено, - гневно отрезал он. – Я вижу, ты окончательно тут

помешался… До завтра… Брунгильда на сеновале меня, наверно уже

заждалась.

И сказав это, Муха гордо удалился обратно в конюшню.

- Вот же сволочь, - процедил сквозь зубы огорчённый герцог. – Ну я тебе

это ещё припомню…

ГЛАВА 3

На кровати в покоях молодожёнов при желании мог разместиться целый

гвардейский полк с конями и амуницией. Вадик даже решил, что вполне

сможет, как бы случайно, потеряться в этой кровати и блуждать до утра, таким

образом, сдыхавшись на эту ночь от принцессы. Заливая своё супружеское горе

крепким вином, герцог все-таки в начале первого ночи явился к брачному ложу,

на котором восседала с по-прежнему закрытым лицом принцесса.

Клава явно нервничала, с нетерпением ожидая супруга.

Мысленно посмотрев на свой внутренний спиртометр, Вадик понял, что его

уже давно зашкаливает, и потому смело приблизился к жене, намереваясь

резким движением руки сорвать с неё проклятую вуаль.

- Нет, - возразила принцесса. – Я сниму её сама, милый.

От этого «милый» ноги у герцога чуть не подкосились.

«Вот же влип, идиот», - мрачно подумал он, «найду этого проклятого гнома

и прикончу его, хотя нет, ведь он предупреждал нас, чтобы мы не ходили в

город, чёрт».

- Эй, подожди, - закричал Вадик. – Вуаль снимать необязательно…

Но было поздно. Немой крик застрял в глотке герцога. Отшатнувшись от

кровати, Вадик машинально перекрестился.

- Боже, - сказал он. – Если ты есть, забери меня отсюда.

- А тебя разве не предупредили, что я немолода? – удивилась Клава, слезая

с кровати. – На прошлой неделе мне исполнилось семьдесят пять.

Заскулив, Вадик попятился к выходу из спальни. Принцесса была… нет, это

невозможно описать словами. Сказать, что она была лысой, носатой и с усами

это значит - ничего не сказать. Самое сильное впечатление на Вадика произвели

усы: такой ужас он видел только раз, в каком-то порнографическом журнале

для престарелых извращенцев.

20