Глобалия

По каким-то непонятным причинам местные власти установили в городе довольно низкий уровень климати-зации. Патрик, утром того же дня прилетевший из Лос-Анджелеса, слегка дрожал. Конечно, его одежда была снабжена терморегулятором, который позволял легко скомпенсировать разницу в температуре. Но холод этот был скорее психологического, чем физического порядка. В своей цветастой рубашке, с повадками калифорнийского плейбоя, Патрик неуютно чувствовал себя посреди этой чужой ему толпы. Не таинственность или необычность приглашения взволновали Патрика, давно уже привыкшего к сумасбродным выходкам дяди. У него появилось предчувствие, что Альтман хочет сообщить какую-то важную новость, которая, быть может, круто изменит его жизнь. Как всегда накануне нового жизненного этапа, Патриком овладело меланхолическое расположение духа.

Толпа, шествовавшая по улице, была охвачена единым порывом. Этот праздник всегда пользовался огромным успехом. В отличие от большинства других, за исключением, может быть, только Праздника дождя, он находил глубокий, искренний отклик в душе каждого глобалийца.

Патрик всматривался в лица участников процессии. Большинству из них можно было только ужаснуться. Все они выражали ненасытную алчность, омерзительное самодовольство. Но прежде всего в глаза бросалось болезненное напряжение, выдававшее вечную неудовлетворенность. В душах людей, которые оказались во власти глобалийской системы, зияла бездонная пропасть.

Их раздирали желания, мучил неутолимый голод, они жаждали поглотить все, что только могла предложить коммерческая машина, но неспособны были насытиться. В их взглядах читалась прирученная свирепость, которая в этом торгашеском мире уже ни для кого не представляла опасности. В какой-то мере Глобалия нейтрализовала темные стороны человеческой натуры, обратив их против самих людей. Те, кто в прежние времена стал бы палачом, инквизитором или жестоким тюремщиком, отныне не пытали никого, кроме самих себя. Единственным орудием пытки служила раздутая до предела алчность, мучительное желание обладать. Несомненно, это был лучший из возможных миров.

«Конечно, если не жить в нем самому», — подумал про себя Патрик, глотая нейтрализованный кофе, безвкусную черную бурду, очищенную от всех токсичных веществ.

Уже некоторое время на фоне бравурной музыки и веселых возгласов слышался какой-то другой, резко диссонирующий с ними, звук. По мере того как он приближался, в нем все явственнее угадывались медные нотки. Наконец Патрик понял: это кто-то нажимал на клаксон.

Движение на улице было перекрыто, толпа заполонила всю проезжую часть. Однако спустя несколько мгновений среди людской толчеи показалась хромированная решетка радиатора. Все расступались, пропуская машину. Наконец из толпы вынырнул «роллс-ройс», казавшийся еще более огромным на фоне пешеходов. Шофер припарковал автомобиль возле кафе, задняя дверца распахнулась, и из нее вышел сияющий Рон Альтман, который тут же направился к столику, где сидел Патрик.

Альтмана едва можно было узнать.

Во-первых, он сбрил свою серую бороду и подстригся. Теперь уже ничто не скрывало черты его лица, так что взамен былой таинственности облик Альтмана обрел необычную ясность, от которой с непривычки становилось не по себе. На тонких губах играла ироническая усмешка, блестящие маленькие глазки придавали ему сходство с дельфином. Но еще неожиданнее выглядело облачение Альтмана: он избавился от своего вечного плаща и скрывавшегося под ним костюма. Патрик не верил своим глазам: на дяде был супермодный терморегулируемый комбинезон последнего поколения. До этого по широкому покрою его всегдашней одежды, которая висела мешком, можно было предположить, что под многочисленными складками прячется тщедушное, слабое тело. Однако, вопреки ожиданиям, новый обтягивающий костюм подчеркивал мускулистый торс и сильные руки. И только худые, как палки, икры соответствовали привычному образу.

Не переставая улыбаться, Альтман подсел за столик к Патрику.

— Что ты так уставился? Можно подумать, ты меня раньше никогда не видел.

— Вот именно. Таким — никогда.

— Ты, похоже, забыл, что в те времена, когда этот спорт еще не запретили, я был чемпионом по английскому боксу.

При этих словах Альтман продемонстрировал свои все еще довольно внушительные бицепсы.

— Да нет, не забыл, — пробормотал Патрик, которому все еще было не по себе. — Дело, скорее, в вашем костюме...

— А что с моим костюмом? Оглянись вокруг. Все так одеваются! Ты сам-то в чем?

— Да, конечно, — согласился Патрик, — но вы...

Альтман усмехнулся и заказал себе пива.

— Безалкогольного, — добавил он, хотя теперь это было совершенно излишне.

Было ясно, что он еще помнил те далекие времена, когда в общественных местах подавались горячительные напитки.

— Ты же начитанный мальчик, — сказал он Патрику. — Ты наверняка слышал о султане Гаруне аль-Раши-де, который любил переодетым погулять по ночному Багдаду, чтобы разузнать, что говорят о нем подданные.

Патрик кивнул.

— Так что мне мешало уже давно последовать его примеру?