Читаем Глобалия полностью

— Вы обходите безопасные зоны, нарядившись гло-балийцем?

— Во всяком случае, я на это вполне способен.

Альтман со смехом поднял бокал, а Патрик подумал про себя, что лучше пока не смотреть слишком пристально на дядю, чтобы немного привыкнуть к его новому облику. Но едва он успел прийти в себя, как Альтман снова огорошил его.

— Знаешь, Патрик, я решил передать тебе все свои дела.

— Но, дядя...

— Ты уже доказал, что справишься. Скажу тебе честно, в нашем недавнем деле ты был просто великолепен.

— А как же вы?

— Мне надо отдохнуть. Я уже стар, понимаешь?

— Вы шутите! Для вас не существует возраста. И вы в прекрасной форме.

Словно подтверждая его слова, мимо прошествовали две женщины в костюмах с логотипом «Вечной молодости», размахивая плакатом, на котором красовался новый слоган: «Жить до старости и умереть молодым».

— Не пытайся меня переубедить, — отрезал Альтман. — Я уже принял решение. Мне надо развеяться, начать новую жизнь. Это будет седьмая, как у кошки.

Альтман положил руку Патрику на плечо и улыбнулся тонкими губами.

— Все теперь принадлежит тебе, —произнес он.

Патрик встрепенулся и хотел было что-то сказать, но Альтман жестом остановил его.

— Ты быстро войдешь в курс дела. У меня есть доверенные лица, они тебе расскажут вкратце, чем ты теперь владеешь. Только вкратце. Ты увидишь, все работает само, без нашего участия. В этом Уайз был прав.

За соседними столиками расположилась шумная компания, только что принимавшая участие в процессии в честь короля праздника.

— Давай прогуляемся, если ты не против, — решил Рон Альтман.

Они поднялись. Идти рядом с этим невысоким стариком, одетым по последней моде, Патрику было еще непривычнее, чем сидеть напротив него.

— Не вздумай принимать никаких решений касательно наших дел, вернее, теперь уже только твоих дел. Ты очень скоро поймешь, что от тебя абсолютно ничего не зависит. Поверь мне, это довольно горький опыт.

Они вышли на набережную и отправились бродить вдоль реки. Эта китайская безопасная зона была одной из самых старых. Защитный купол над ней казался не столь прозрачным и незаметным, как те, что строились теперь. Он опирался на противоположный берег, так что река напоминала огромный бассейн с проточной водой. Но вместо речной прохлады здесь стояла невыносимая жара: под нагревшимся от солнечных лучей стеклом было душно, как в парнике.

— Ты займешь мое место в этом сборище старых хрычей. Желаю тебе удачи. Правда, после недавней истории они, скорее всего, на какое-то время оставят тебя в покое. Но на всякий случай держи ухо востро.

Они подошли к дереву, на котором росло множество огромных цветов. Опавшие лепестки розовым ковром стелились под ногами. Дядя и племянник постарались не топтать нежные бархатные хлопья и уселись на скамейку, стоявшую в стороне от этого цветочного покрова.

— Я хорошо знаю Уайза, — сказал Альтман. — Он повесится, или что-нибудь в этом роде. У него тоже есть племянник, который займет его место. Это безобидный парнишка, даже немного простоватый, но ты все равно за ним присматривай.

Альтман смотрел на мутную, неспокойную воду, бившуюся о причал.

— История продолжается, —прошептал он. — Знаешь, отец Пола, умирая, попросил меня присматривать за ним. Бедняга уже тогда обо всем догадался...

Патрик был окончательно сбит с толку, не зная, чего еще ожидать от дяди.

— Не забывай, — продолжил старик, — наша победа над «Уолденом» — временная. Наверняка ему на смену придут другие и примут эстафету. Конечно, Глобалия все и вся растворяет в своем котле. Но на дне всегда остается осадок: всегда найдутся люди, которые не захотят смириться.

И с таинственной улыбкой добавил:

— Что самое удивительное, они могут появиться оттуда, откуда их меньше всего ждут...

В молчании, последовавшем за этой фразой, было что-то тревожное и даже угрожающее, а потому Альтман нарушил его, громко объявив:

— Патрик, очень мило с твоей стороны, что ты приехал ко мне в Шанхай. Люблю этот город. Во всем мире трудно найти такую же плохо отстроенную и обшарпанную безопасную зону. Шанхай напоминает мне города, виденные еще в детстве, по которым я очень скучаю.

Продолжая разговаривать, они направились в центр, словно желая поскорее покинуть уединенную набережную. Нырнув в проход между двух каменных домов, они поднялись по лестнице. Из приоткрытого окошка доносились звуки скрипки. В конце улицы они снова увидели толпу. Какие-то женщины громко переговаривались, имитируя неловкую, трогательную речь маленьких детей. В этом заключалась особая прелесть сегодняшнего праздника: на один день становилось модно подражать малолеткам.

— Теперь, когда порядок восстановлен... — снова заговорил Альтман, — тебя поджидает другой враг. Я всегда боролся с ним не менее решительно, чем с Уайзом, но чувствую, что он вот-вот опять накинется на меня.

Патрик смотрел на дядю, пытаясь угадать, что кроется за его таинственной ухмылкой.

— Скука, мой мальчик, скука. Вот что грозит нам с тобой больше всего.

Перейти на страницу:

Все книги серии Альтернатива. Фантастика

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее