Читаем Глобалия полностью

С самого рождения он жил в районах, где действовала, как ее официально именовали, «Программа климатической регуляции». Специальные магнитные установки, так называемые «пушки для разгона облаков», удерживали тучи на расстоянии. В течение всего года небо оставалось лазурным, каким в давние времена оно бывало весной над Тосканой, чей климат был взят в Глобалии за образец. Когда для поддержания гидрометрического баланса почв назревала необходимость в дожде, население предупреждали заранее, объявлялся выходной день, и все сидели по домам, пока снаружи проливались короткие и многоводные ливни.

А здесь Байкалу впервые в жизни открылась своевольная механика неба, предоставленного самому себе. Он долго не мог оторвать взгляда от сине-серых лугов, где свободно паслись белые стада. Красный цвет земли наводил на мысль о том, что солнце поднялось в небо прямо из ее глубин. Казалось, то была не заря нового дня, а заря времен. Байкал чувствовал себя первым человеком, пришедшим в этот мир, первым человеком, которому этот мир был дан во владение. И только донесшийся издалека крик заставил его прервать свой одинокий, безмятежный свадебный пир.

Во влажном воздухе похожий на кваканье крик звучал приглушенно. Это кричала большая птица, которая пролетала в небе, неуклюже взмахивая крыльями. Пустыня жила своей жизнью. Байкал встряхнулся, поднял сначала одну, потом другую ногу, пытаясь выбраться из топкой грязи, а потом зашагал вперед.

Накануне двое военных показали ему на экране карту той местности, куда его должны были высадить. Они подтвердили, что дальше он уже сам будет волен выбирать себе дорогу. Байкал направился на северо-запад, решив, что так меньше придется идти по пустыне. Он настроил свои новые спутниковые очки и, не медля, отправился в путь.

По дороге его переполняли странные чувства. За один миг он заново пережил все треволнения последних дней. В его побеге из зала для трекинга и этой высадке на неизвестном, пустынном плато было столько общего, что они как бы составляли единое целое. Казалось, все, что было между ними, ему просто приснилось. С той только разницей, что теперь он был один. Байкала захлестнула тоска по Кейт. Сейчас ему, как никогда, хотелось разыскать ее во что бы то ни стало. Иначе жизнь здесь теряла всякий смысл. Прожекты Рона Альтмана, его бредовые рассуждения о враге казались сплошным абсурдом. К тому же Байкал с трудом представлял себе, каким образом он, выброшенный посреди пустыни с одним только рюкзаком за плечами, пусть там и было все необходимое, мог представлять угрозу для Глобалии... Только в размягченном мозгу старика способны были зародиться подобные фантазии.

Южная почва быстро поглощает влагу, да и солнце все чаще выглядывало из-за туч, так что очень скоро земля совсем высохла. К концу утра Байкалу стали попадаться все более густые кусты, а время от времени и деревья. Это были высохшие акации, которые благодаря недавним дождям успели позеленеть и покрыться крошечными желтыми цветочками. Байкал уселся под одной из них и только тогда с удивлением почувствовал, как сильно он устал.

Наверняка он вначале шел слишком быстро, из-за отсутствия ориентиров трудно было рассчитать силы. Байкал спросил себя, уж не боится ли он, сам того не замечая.

Он открыл свой рюкзак и поставил на землю химическую горелку, но при виде веток, устилавших землю, передумал и развел небольшой костер. С сильно бьющимся сердцем и опасливо оглядываясь по сторонам он отломил ветку акации. Надо сказать, он уже давно не ломал веток на деревьях. Конечно, в детстве Байкал не раз проделывал это тайком, но теперь подобные вещи считались тяжким преступлением, и он больше не рисковал, зная, что наказание будет суровым. «Закон о защите жизни» требовал относиться с уважением к любому растению. Везде, где только что-нибудь произрастало, были установлены системы видеонаблюдения. В Глобалии, которая давно превратилась в огромный сад, человек, как потенциально опасный вид, находился под строгим надзором. К счастью, обществу вполне удавалось его контролировать.

Байкал и сам не ожидал, что этот маленький костер, от которого исходил аромат древесного масла, принесет ему столько радости. Он поднялся, на этот раз уже с видимым удовольствием присмотрел себе толстую ветку и с громким треском оторвал ее от ствола. Затем он разломил ее на множество маленьких кусочков и сложил их в кучу. Без какой-либо надобности, поскольку он не собирался долго оставаться на одном месте, Байкал оторвал еще одну ветку, потом еще одну, а в конце концов вырвал с корнем все дерево. Пот катил с него градом. Дело тут было не только в физическом усилии. Казалось, из самой глубины его существа выходило наружу все накопившееся озлобление.

Выбившись из сил, Байкал наконец успокоился, уселся и с жадностью проглотил шоколадный батончик. Потом подложил под голову свой рюкзак на манер подушки, закрыл глаза и уснул.

Перейти на страницу:

Все книги серии Альтернатива. Фантастика

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее