Читаем Глобалия полностью

Она была увлечена телеигрой, которую смотрела на своем мониторе. Это была новая программа под названием «Гладиаторы на один вечер». Сегодняшнего участника, банковского клерка, вот-вот должен был сожрать лев. Естественно, для обеспечения безопасности животного были приняты все необходимые меры. Ведь если человек участвовал в конкурсе добровольно, то хищник письменного согласия не давал.

Кейт прикрепила маленькую фотографию Байкала из своего мобильного и вернула девушке за стойкой портативный экран, на котором писала сообщение. На мгновение Кейт застыла, устремив взгляд в пустоту, а потом отправилась домой, готовая противостоять матери и повседневной жизни.

<p>Часть вторая</p><p>Глава 1</p>

ПЯТЕРО МУЖЧИН СИДЕЛИ в десантном отсеке вертолета, опираясь каждый на свое оружие. И только один из них вместо огнемета сжимал в руках перетянутый ремнями темно-зеленый сверток, чем-то напоминавший мумию ребенка.

Из открытого люка простиравшаяся внизу земля казалась бесконечным коричневато-красным ковром. Кое-где попадались сухие деревья, похожие на очески серой шерсти. Этот пейзаж красноречиво свидетельствовал о том, что в здешних местах одна крайность сменяет другую, и земля, настрадавшись от жестокой засухи, в одночасье погружается в бурные водные потоки. Беспощадный зной оставил на выжженной, кирпичного цвета почве незаживающие раны. Скалы тоже были вдоль и поперек изрезаны глубокими трещинами: это ночные заморозки проливали свой мучительный бальзам на дневные ожоги.

Больше часа назад вертолет пролетел над океанским побережьем. А дальше, за невысокими холмами, нависавшими над берегом, потянулась однообразная равнина, сухая и пустынная.

— Все, прибыли! — объявил один из солдат, пытаясь перекричать звук мотора, — Мы в нужном квадрате. Снижаемся!

Боевой вертолет напоминал тонкое дерево, увешанное тяжелыми плодами: со всех сторон из него торчали трубки, антенны, какие-то округлые предметы. Благодаря всему этому снаряжению он одновременно являл собой и своего рода живое существо, наделенное всеми возможными чувствами: зрением, слухом и обонянием, — и орудие смерти для всякого, кто станет его мишенью. Машина начала снижаться, по красному песку поползли все более заметные бороздки от ветра, поднятого вращающимся вертолетным винтом.

— Давай, парень! — проорал солдат пятому пассажиру, сжимавшему рюкзак, — покажи, что ты не лыком шит!

Остальные солдаты неловко улыбались. По правде говоря, хоть они и не привыкли обсуждать приказы, никому из них было не по душе то, что им предстояло совершить. Их учили вызволять своих заблудившихся или потерпевших поражение товарищей из самых опасных мест, и теперь солдатам казалось кощунственным поступить наоборот: бросить кого-то одного во враждебном окружении. Они поглядывали на беднягу с немым сочувствием, не в силах что-либо изменить. На этом пятом пассажире была не военная форма и даже не обычная гражданская одежда из терморегулируемых материалов. Его нарядили в старое барахло, какое можно было увидеть разве что в фильмах да на маскарадах, где изображали сцены из прошлого. Ткани состояли из переплетенных между собой нитей, и, если на них попадала вода, они изменяли цвет. На ногах у него были кожаные ботинки, которые весь экипаж ощупал с нескрываемым удивлением. Единственное, что можно было узнать без особого труда, так это рюкзак, хоть он и был старого образца. Военное снаряжение во все времена сохраняет неизменный, легко узнаваемый облик.

Покачиваясь, словно динозавр, и разбрызгивая грязь, вертолет коснулся земли сначала одним, затем другим колесом. Каждый знал, что ему надо делать, так что слова были ни к чему. Пассажир надел рюкзак на одно плечо и с улыбкой, которая плохо скрывала волнение, помахал рукой своим четырем спутникам. Потом он спрыгнул на землю, и его начищенные ботинки на десять сантиметров утонули в мягком грунте. Как только Байкал, низко пригнувшись, отбежал подальше от вращающегося винта, машина вновь поднялась в воздух и взяла курс в сторону моря.

Когда снова стало тихо, Байкал внимательно огляделся вокруг. Во время полета он, как и остальные, видел одну только землю. А приземлившись, обнаружил, что куда интереснее смотреть на небо. Утро еще только занималось, солнце на востоке карабкалось с облака на облако, еще бледные лучи его робко поглаживали огромные неподвижные тучи. Над их стальными латами реяло несколько кипенно-белых плюмажей. Земля под ногами этих чудовищ, казалось, служила ристалищем для их турниров. У Байкала, как бы он ни был одинок и потерян, возникло такое чувство, будто он своим вторжением нарушил покой великаньего семейства.

Перейти на страницу:

Все книги серии Альтернатива. Фантастика

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее