Глобализация: тревожные тенденции

Если бы радикал-реформаторы вышли за пределы узкого круга, очерченного учебниками «экономике», они могли бы обнаружить в истории примеры того, что большинство радикальных реформ порождало множество серьезных проблем. Это подтверждается историческим опытом, который начинается с Французской революции 1789 г. и тянется через Парижскую коммуну 1871 г. к большевистской революции 1917 г. и культурной революции в Китае 1960-1970-х годов. Легко понять те силы, которые поднимали каждую из этих революций, но каждая из них порождала своего Робеспьера, своих собственных политических лидеров, которые оказывались либо коррумпированы революцией, либо доводили ее до крайностей. В противоположность этому успешная Американская «революция» даже не произвела революционных изменений в обществе, она представляла собой революционное изменение политической структуры и вместе с тем эволюционное изменение структуры общества. Радикал-реформаторы в России пытались одновременно произвести революцию экономического строя и революцию общественной структуры. Самый грустный комментарий состоит в том, что они в конце концов провалили и ту и другую: они создали рыночную экономику, в которой многие старые партийные аппаратчики были наделены еще большей властью, позволяющей им руководить в интересах собственной прибыли теми предприятиями, где они раньше были менеджерами, и в которой бывшие офицеры КГБ удерживают рычаги управления. Возник лишь один новый аспект: это небольшая кучка новых олигархов, способных и желающих использовать доставшуюся им огромную политическую и экономическую власть.

Фактически радикал-реформаторы применили стратегию большевиков, хотя изучали ее по разным книгам. Большевики пытались навязать коммунизм .противящейся стране в период после 1917 г. Они полагали, что элитные кадры должны «направить» (эвфемизм вместо заставить) массы по единственно правильному пути к построению социализма, не обращая внимания на то, согласны ли с этим массы и считают ли они его правильным. В «новой» посткоммунистической революции в России элита во главе с международными бюрократами точно так же попыталась силой навязать быстрые перемены противящемуся населению.

Сторонники большевистского подхода не только игнорировали историю радикальных реформ, но и постулировали использование политического процесса для достижения таких целей и такими способами, которые не имеют прецедентов в истории. Например, экономист Андрей Шлейфер, признававший значение институциональной инфраструктуры для рыночной экономики, верил, что приватизация, каким бы способом она ни осуществлялась, приведет к политическому спросу на институты, управляющие частной собственностью.

Аргумент Шлейфера может рассматриваться как (неоправданное) обобщение теоремы Коуза. Экономист Рональд Г. Коуз, получивший за свой труд Нобелевскую премию, показал, что для обеспечения эффективности необходимы четко определенные права собственности. Даже если кто-либо передаст имущество лицу, которое не умеет им правильно управлять, в обществе с четко определенными правами собственности такое лицо будет стимулировано к продаже имущества тому, кто способен управлять им эффективно. Опираясь на это, сторонники быстрой приватизации полагали, что нет смысла обращать особенное внимание на то, как проводится приватизация. Но в настоящее время доказано, что теорема Коуза справедлива лишь в условиях очень жестких ограничений^{38}, и совершенно очевидно, что ситуация в России переходного периода этим ограничениям не удовлетворяет[45].

Шлейфер и его команда, однако, распространили следствия из теоремы Коуза гораздо дальше, чем это сделал бы сам Коуз. Они уверовали, что политический процесс подчиняется тем же самым законам, что и экономический. Если создается группа с интересами, привязанными к собственности, то она выступит с требованиями учреждения институциональной инфраструктуры, необходимой для функционирования рыночной экономики, и ее требования найдут отражение в политическом процессе. К сожалению, долгая история политических реформ свидетельствует о том, что важную роль играет структура распределения дохода. Именно средний класс выступил с требованиями реформ, которые часто именуются «верховенством закона». Сверхбогатые обычно чувствуют себя лучше за закрытыми дверями, выторговывая у власти особые благосклонности и привилегии. Понятно, что требования, которые привели к сильной антимонопольной политике, исходили не из мира Рокфеллеров и Билла Гейтса. Сегодня в России мы не слышим требований политики, обеспечивающей конкуренцию, исходящих от олигархов, новых монополистов. Требования верховенства закона последовали от этих олигархов, которые получили свое богатство посредством особых закулисных сделок с Кремлем, только тогда, когда они увидели, что их особые связи с правителями России и влияние на них начинают ослабевать.