Глобальные шахматы. Русская партия

Если Горбачев исходил из доктрины, что с окончанием «холодной войны» США автоматически превращаются в союзника, это был грубейший просчет, грубейшая ошибка в понимании логики современного мира. Для Соединенных Штатов победа в «холодной войне» открывала путь к установлению однополярного мира, мировой гегемонии, которой мешал Советский Союз.

В начале 1990-х известный американский правоконсервативный обозреватель Чарльз Краутхаммер написал оду Америке как мировому гегемону. Он ликовал: «США победили, отныне мы правим миром! Больше нет препятствий для этого!» Краутхаммер, как человек откровенный, открыто выразил то, что чувствовала американская элита. Президент Буш говорил об установлении «нового мирового порядка», а Краутхаммер торжествовал: «Мы новый Рим, новая Римская империя!»

Горбачев, а за ним и Ельцин не понимали, что США не собираются на равных с Россией управлять мировыми процессами. В их глазах Россия проиграла «холодную войну». А проигравший не встает в один ряд с победителем. США стали новой Римской империей, а России была уготована роль ее подчиненной провинции.

3. Ельцин и Козырев: дипломатия добровольного подчинения

В то время как Горбачев, окруженный такими сподвижниками и помощниками, как Шеварднадзе и Черняев, так называемыми реформаторами, которые не столько реформировали созданную Советским Союзом систему, сколько разрушали ее, пытался вырваться из навалившейся на него массы внутренних и внешних вызовов, внутри правящего класса созревала альтернатива. Она получила название демократической, хотя на самом деле была не демократической, а антикоммунистической. Это была альтернатива, предлагаемая часто советской (подчеркнем это слово) политической элитой, которая в силу разных причин либо не имела достаточного доступа к власти, либо вознамерилась сменить знамена и вписаться в новый поворот истории, заняв в нем господствующие, а не подчиненные позиции.

Стоит еще раз посмотреть на те фигуры, которые составили основу так называемого демократического движения. Секретари ЦК ВЛКСМ, главные редакторы или заместители главных редакторов крупнейших советских изданий. Таким был, например, Егор Яковлев – типичный партийный журналист! Заведующие кафедр и деканы факультетов, такие как Гавриил Попов, работники партийных журналов, такие как Егор Гайдар. Иными словами, большинство людей, участвовавших в этом движении, вышли из коммунистической или околокоммунистической элиты. Радикальное крыло этого движения составляли диссиденты.

Объединяла эти разные силы борьба за власть. Это была неожиданная смычка изгоев советской системы и недавних активных проводников политики партии и правительства, которые решили стать активными проводниками другой политики, вырисовывавшейся за контурами разрушения, инициированного Горбачевым.

«Новое понимание» национальных интересов России, характерное для «демократического движения», сформулировал первый министр иностранных дел Российской Федерации Андрей Козырев. Это был профессиональный дипломат, до своего назначения министром иностранных дел в 1990 году он работал директором департамента международных организаций МИД СССР. Он был типичным представителем той части советской элиты, которая быстро встала под новые знамена. Плоть от плоти советской элиты: был в свое время комсомольцем, работал за границей, имел все необходимые степени допуска, был помощником замминистра иностранных дел Владимира Петровского.

Увы, новая идеологическая платформа была не переосмыслением системы национальных интересов Советского Союза, а состояла в их примитивном отторжении. Иными словами, везде, где стоял знак плюс, ставился знак минус. Если СССР соперничал с США в области гонки вооружений, то был сделан вывод, что мы должны вообще отказаться от новых разработок, перестать развивать наш ядерный потенциал и даже поставить его под контроль США. Если мы были в конфронтации с западным альянсом, то теперь должны перейти к тесному союзу с ним. Если поддерживали антизападные силы в «третьем мире», то должны были отказаться от борьбы за влияние в этих регионах и т. д.

Это был не пересмотр, не переосмысление политики, как в Китае, где нашли некую амальгаму между теми ориентирами, которые были у Пекина в 1950–1960 годы, и новым политическим курсом, нацеленным на экономическое развитие страны и встраивание в глобальную экономику.