Глобальный капитал. В 2-х тт. Т. 1

В первом случае свобода сводится практически без остатка к познанию необходимости, которое (в рамках этой доктрины) осуществляется партийной наукой (de facto - наукой, подчиненной верхушке бюрократической системы). Деятельность же по «сознательному использованию познанных объективных законов» возлагается на централизованно организованное общество с жестким разделением (характерным для всякой бюрократической структуры) функций управления (это прерогатива «центра») и исполнительского труда (это участь «совокупного работника»).

Во втором случае (а полемика с «умным» либерализмом для нас важнее, чем критика «оглупленного» марксизма) сомнению подвергается как способность человека познать объективные законы (прежде всего социальные), так и результативность сознательного воздействия на них. «Гносеологическая гордыня» и «активизм» - таковы с точки зрения либерала смертные грехи всякого критика слева устоев либерализма (в терминологии Поппера-Сороса - «открытого общества»). В популярных ныне вариациях на эту тему (Гидденс и др.), ставших чрезвычайно популярными в России в последние годы, история вообще теряет всякую логику и закономерность, превращаясь в «сосуд случайных событий», которые в рамках того или иного социума могут «слипнуться» в определенный «кластер».

Можно было бы, конечно, оставаясь в рамках традиционного марксизма, опустить эти возражения, оставив их на совести ученых мужей, являющих собой «сосуд» случайно почерпнутых из разных источников знаний, «слипшихся» в постсоветский «кластер». Однако для нас эта проблема принципиально важна, ибо если у социальной истории нет законов, то, следовательно, и познать их невозможно, а вне познания объективных законов истории и, на этой основе, ее «творения» объединенными индивидами, свобода для марксиста невозможна.

Вполне отдавая себе отчет в том, что на нескольких страничках текста невозможно дать аргументированную критику доктрины, насчитывающей не одно столетие, воспользуемся лишь невольной самокритикой либерализма, указав на несколько очевидных примеров того, что либерализм defacto основывается на (i) познании [либералами-теоретиками] законов истории (когда и насколько оно истинно - второй вопрос) и (2) сознательном воздействии [либералов-практиков] на стихийное развитие исторических процессов (прежде всего в тех случаях, когда эти «объективные» и «непознаваемые» процессы идут вразрез с экономическими, геополитическими и т.п. интересами правящих элит «либеральных» государств).

Пример № i. Классический либерализм XVIII века начинает ни с чего иного как с. просвещения, т.е. критики существовавшей тогда системы; причем критики как теоретической (доказывая, что прежнее общественное устройство отжило свой век, мешает развитию человека, наук, промышленности и т.п., то есть, выражаясь марксистским языком, «познавая законы истории» и на этой основе делая вывод об исторической регрессивности феодально-монархического общественного устройства), так и практической (используя сии плоды просвещения как идеологию буржуазных революций, когда идеи, овладевая массами, становились силой материального преобразования общественного устройства). Эти черты необыкновенно ярко проявляет ранний, радикально-критический либерализм (за что его, кстати, всячески стремятся «забыть» современные либералы и всячески стремятся «оживить» творческие марксисты)³¹².

Особенно в этой связи нам хотелось бы выделить подвиг российских декабристов - революционеров, выступивших (рассуждая теоретически) с позиций умеренного (по сегодняшним меркам) либерализма, но ставших в своих действиях подлинными героями борьбы за позитивное освобождение Человека. Их цели, мотивы их действий лежали прежде всего в поле подлинно человеческих качеств. Ими не двигало ни стремление к повышению своего социального статуса (многие руководители восстания и без того принадлежали к элите дворянства), ни жажда наживы, но интенции социального освобождения, стремление к продвижению (в меру тогдашних весьма скромных возможностей) российского общества по пути к «царству свободы». Более того, в отличие от проповедующих невмешательство в объективные процессы либералов ХХ века, декабристы с самого начала и до конца действовали (вспомним, как они держались на эшафоте, что они делали в тюрьмах, на каторге, в ссылке) как ассоциированные преобразователи общественных отношений, социальные творцы. Тем самым в своих целях и действиях декабристы объективно ушли далеко вперед по отношению к относительно узким задачам антифеодальной революции в России, став борцами за социальное освобождение Человека. Именно поэтому, мы думаем, так не любят вспоминать о них нынешние либералы и так помнят о них подлинные коммунисты.