Глобальный капитал. В 2-х тт. Т. 1

Еще более важно помнить о том, что в социальной жизни всегда присутствует «активизм» не только слишком увлекающихся «прогрессо-ров», но и сил реакции. Еще двадцать лет назад эти слова выглядели бы как пропагандистское клише, но в начале нынешнего века, с его неоколониализмом и асимметричными войнами, активизм сил реакции становится вполне конкретным понятием, за которым стоит экономикополитическая и идеолого-культурная гегемония глобального капитала и его Alter Ego - фундаментализм и терроризм.

Открыто выступающие ныне идеологи протоимперии почти всегда исповедуют методологию социального «безразличия» (ко всему, кроме собственных доходов, власти и безопасности), но на практике не забывают навязывать всему миру свои однозначные представления о «добре» и «зле^. Впрочем, это ситуация, типичная не только для последних лет: вспомним хотя бы Первую и Вторую мировые войны.

Сказанное не снимает, однако, с нас ответственности за решение проблемы границ социально-творческого активизма. На предельно абстрактном уровне ее решение состоит в том, что социально-творческое воздействие общественного субъекта на историю возможно и необходимо в той мере, в какой оно содействует снятию отчуждения и прогрессу Человека.

Определение же этой меры - задача всякий раз конкретная и решается она реальными общественно-культурными силами, для которых всегда стоит дилемма, за правильность решения которой несет персональную ответственность каждый субъект. Каждый из социальных творцов в отдельности и их ассоциации в целом должны всякий раз решать задачу прохождения между Сциллой и Харибдой: с одной стороны, не перейти в своем созидательном энтузиазме границ, за которыми их благие намерения создания нового общества становятся дорогой в ад насилия и террора; с другой - не поддаться соблазну невмешательства, которое всегда оказывается злом потакания реакции, будь то мракобесие инквизиции, сталинский террор или отупляющая пропаганда стандартов общества потребления с его масс-культурой и философским безразличием к Человеку. И решение это всегда мучительно сложно, противоречиво, неоднозначно.

Такой подход непосредственно корреспондирует с акцентом современного марксизма на нелинейности общественного развития, возможности и типичности не только прогрессивно-поступательных реформ и революций, способствующих развитию человеческих качеств и росту производительности труда, но и реверсивных общественных процессов -контрреволюций и контрреформ. Такое попятное, реверсивное течение исторического времени становится особенно характерно тогда, когда прогрессивный активизм заходит слишком далеко (относительно объективных и субъективных предпосылок) в своих попытках продвижения к новому обществу, и обратное колебание маятника исторического процесса вызывает мощные регрессивные изменения. Последнее, в частности, характерно для постсоветских трансформаций.

Более того, как мы уже отметили выше, современный марксизм, особенно отечественный, показал, что в развитии общественных систем наиболее продолжительными и значимыми, а вместе с тем и наиболее сложными для исследования, являются не столько зрелые, развитые состояния, сколько длительные периоды возникновения и отмирания исторически-конкретных систем, связанные с образованием широкого круга переходных отношений, противоречиями революционных и контрреволюционных, реформаторских и контрреформаторских процессов. При этом данные переходы подчиняются некоторым специфическим закономерностям (нелинейное течение социального времени, мозаичность, расколотость социального пространства, более высокая, чем в стабильных системах, роль неэкономических детерминант перехода, господство неформальных институтов и мн. др.).

Таковы лишь некоторые аспекты диалектики социально-творческого освобождения и атрибутирующего «царство необходимости» социального отчуждения.

При этом в каждом из этих случаев происходит взаимодействие двух феноменов - творчества в мире культуры и социального творчества: включаясь в деятельность профсоюза (но не «желтого», естественно) или экологического движения, коммуны или кооператива (а их в мире сейчас действуют сотни тысяч), или любую другую из известных ныне простейших форм добровольных ассоциаций³³⁹, интеллигент получает открытое и в основном неотчужденное поле для своей новаторской деятельности, а «рядовой» участник этих союзов на практике сталкивается с необходимостью роста своих знаний, творческих способностей для участия в этой деятельности.

Так перед исследователем феномена социального освобождения встает вопрос о взаимосвязи мира культуры и мира отчуждения.

Мир отчуждения и креатосфера:

закон взаимообогащения прогресса культуры

и социального освобождения

Генезис человека как творчески-деятельностного общественного существа породил мощное и неисчезающее (в рамках предыстории) противоречие между творческой природой человеческой деятельности и господством ее отчужденных социальных форм. Первой мы обязаны существованием мира культуры (креатосферы), второму - социальным угнетением и несвободой^