Глориана

Внезапно из-под низкой арки впереди высыпала толпа разгоряченно спорящих придворных — кузен Гарри Хансдон, лорд Говард, женоликий новичок граф Саутгемптон и его друг молодой граф Пембрук, с ними слуги… Откуда они тут взялись ни свет ни заря?

— Милорды?

Все прятали глаза. Даже кузен Хансдон, одиннадцатью годами меня старше, толстый, лысый, выглядящий на все семьдесят, вел себя словно пойманный с поличным воришка, перед которым маячит виселица.

— Мы не ждали Ваше Величество так рано!

Я оскалилась:

— Говорите, кузен, — почему же?

— Мадам, я…

Он запнулся. Остальные смотрели на молочно-белое небо, в пол, только не на меня. Наконец красивое лицо Пембрука, одного из молодых, горячих и неотесанных, вспыхнуло, и он выпалил:

— Лорд Эссекс и сэр Кристофер Блант повздорили из-за Вашего Величества и решили рассудить спор поединком. Они сошлись на заре, на лугу возле реки…

— О, Господи, нет!

Саутгемптон улыбнулся кривой кошачьей усмешкой:

— Оба живы, Ваше Величество. Но…

Он выдержал томительную паузу. Я поборола минутный гнев:

— Что но», сэр? Говорите.

— Милорд Эссекс ранен…

— Ранен?! — В ужасе я ударила Хансдона по руке. — Пошлите за моими врачами, сейчас же, немедленно, позовите доктора Лопеса!

— Не надо, не надо! — успокоил Хансдон. — Рана неглубокая, с ними были цирюльники, они сейчас ей занимаются.

— Неглубокая?

Ему неглубокая — мне глубокая…

Саутгемптон снова вроде бы ухмыльнулся — или просто лицо у него такое? — и провел ладонью по мясистой стороне бедра вверх.

— Сюда, в пах, — ехидно заметил он. — И, я полагаю, рана мучит его меньше, чем уязвленная гордость, поскольку победа осталась за сэром Китом — тот только отделался царапинами.

Я почувствовала облегчение и гнев одновременно.

— Клянусь Богом, он знает, что при нашем дворе строжайше запрещены драки и дуэли! В отцовские времена за такое руки рубили! Как посмел он вызвать Бланта? Давно пора было кому-нибудь сбить с него спесь и поучить хорошим манерам! — Я повернулась к Хансдону:

— Какая муха его укусила? Почему он полез в драку?

Хансдон вздохнул:

— Потому что Ваше Величество отметили Кита Бланта после турнира — послали ему свою золотую с красной инкрустацией шахматную фигурку, и милорд объявил, что никакому мерзавцу» не достанется его королева»…

Что на это сказать?

Когда надо было сбить с него спесь, я принимала ее за любовь. И мне нравилось.

Однако отлично известно: когда мужчины дерутся из-за женщины, им нужна не женщина, а драка. А человек, который подрался с ближайшим другом, каким был моему лорду Блант, не пощадит никого.

Господи, попадись он мне в ту минуту, я бы отхлестала его по щекам за то, что так глупо, по-детски рисковал жизнью! Однако он, как необъезженный жеребенок, все делал по-своему.

А делать по-своему для него значило воевать.

Не во Франции, так в Испании. Испания!» — был теперь его боевой клич; он оправился от раны и теперь требовал отправить его на войну.

А вокруг него собрались все молодые ястребы, те, кто, подобно ему, рвался отыскать славу или смерть в пушечном жерле. Эссекс как их вожак сам принялся искать достойный повод взяться за меч и, разумеется, нашел.

— Привечайте дона Антонио, мадам, оказывайте ему расположение, — убеждал он. — Его превосходительство — вот тот, кто нам нужен, мы потребуем от Испании восстановления его законных прав.

Дон Антонио. Да. Можно было догадаться, что два таких искателя приключений споются. У меня самой не было времени на дона Антонио — по правде говоря, я избегала встречаться с коротышкой-португальцем, который вечно терся возле двора, отказывалась его принимать. Филипп вторгся в его пределы, отнял страну и трон, все верно. Однако я была так же далека от мысли ввязываться в чужие войны и свары, как от полета на Луну. Верно, что Филипп ввел в завоеванной Португалии свою жуткую Инквизицию, чем вынудил бежать многих честных людей, евреев и христиан, в том числе и моего нынешнего лейб-медика доктора Лопеса. Однако мне вполне хватало борьбы с местными католиками. Не хватало только вести войну в тысяче миль от дома!

Нет, дону Антонио я не помощница. Юному Кемберленду, воспитаннику старого графа Бедфорда, а значит, человеку надежному, я сказала, что мне не нравятся пышные усы португальца. Они и впрямь были нелепы и ужасны, но я гораздо больше боялась возможных осложнений с Испанией. Не стану же я рисковать жизнями своих англичан, чтобы впутываться в чужие дела и тягаться с Филиппом в ею собственных пределах!

Однако для моего лорда дон Антонио был героем рыцарского романа, несправедливо обиженным, которого мы должны восстановить в законных правах.

С тем же жаром, с каким мой лорд ратовал за войну, Берли и Роберт, старый кузен Ноллис и лорд-адмирал Говард призывали к миру.

— Я докажу вам всю мерзость Испании, — клялся и божился мой лорд.

Сцены, разыгрывающиеся при нашем дворе, все больше напоминали сражения времен Армады. Жаль моих надежд сделать из него разумного советника — он не слушал ничьих мнений, кроме своего. Все чаще и чаще мой лорд вскакивал из-за стола — вещь прежде неслыханная — и, подобно Ахиллу, удалялся с поля боя в свою палатку.