Глориана

Я была очень довольна, говорила тихо, как всегда в конце дня, после сытной трапезы. В углу мальчик перебирал струны лютни и нежным голосом напевал один из сотни сонетов, сочиненных в мою честь поэтами и просто поклонниками:

Прелестных уст ее увидев цвет,

Стыдом зардевшись, розы пламенеют,

И лилии от ревности бледнеют

К ее рукам, белее коих нет.

В глубоких чашах маков кровь густеет

Сердечных ран моих, ее победы след.

Мне было так хорошо, так покойно, не хватало одного — моего лорда. Он обещал к вечеру вернуться из Сити, куда отпросился на день под предлогом срочного дела.

— Здравствуйте, Ваше Величество!

Как всегда, он налетел свежим весенним ветром, разгоняющим любые тучи. Однако я давно научилась читать в этих глазах, как на небосклоне, и сейчас видела грозные предвестники бури.

— Воистину, милорд пропустил большую потеху! — вскричал мой bete noire[5], молодой Саутгемптон, одним махом оказываясь возле Эссекса. — Сегодня мы в честь королевы травили медведя. Видели бы вы его, когда он красным глазом зыркал на очередного мастифа, слышали бы, как он ревел, когда собаки рвали его в клочья…

Мой лорд прервал Саутгемптона коротким поклоном:

— Простите мою грубость, сэр, но моя обязанность не оставляет времени для вежливости.

Как и мой долг перед королевой.

Он опустился на одно колено, тепло сжал мою руку. Вот какими крохами довольствуются нищие — он держит мою руку в своей, подносит к губам, покрывает поцелуями сморщенную тыльную сторону ладони…

— Слушайте меня, все! Эй, стража! Ближе к королеве!

Нас всех охватило предчувствие чего-то ужасного. Волнение его передалось мне, когда он с жаром возгласил:

— Покуда вы тут веселились или спали, я охранял Ее Прекраснейшее Величество! Один я люблю ее настолько, чтобы бодрствовать и бдеть! И я раскрыл гнусный заговор в ближайшем ее окружении! Ее Величеству ежечасно грозит гибель! И я самолично отправил убийцу в Тауэр!

Глава 4

Отправлять в Тауэр — исключительное право монарха. Но пусть будет так.

Доверие ведет к предательству — пословица, старая как мир. Если волк повадился в стадо, смотри не только за овцами, но и за пастухом.

Нас urget lupus, hoc canis angit, сказал старый поэт Гораций — так и я попалась между волком и собакой.

— Не зря его назвали волком». Ваше Величество, — взволнованно продолжал мой лорд, — ибо, если мерзкая тварь коварно подкрадывается, чтоб укусить, под покровом доброты Вашего Величества…

Говард и Ноллис, Уорвик и Радклифф, Берли и Роберт, братья Пембруки, Саутгемптон и Кемберленд — все разинули рты, как деревенские актеры, забывшие свою реплику. Я не дышала.

Кто возьмет решение на себя, кто мне поможет?

— Мой лорд?

Он сжал мою простертую руку, прижал к губам, покрыл торопливыми поцелуями.

— Ваше Величество полностью доверяли ему, а он тем временем злоумышлял против вас…

Кому я доверяла? Я тоскливо оглядела моих верных лордов, кузенов, придворных. Господи, когда же воцарится мир, когда же воцарится покой?

— О ком вы, мой лорд?

— О волке, дражайшая миледи, и о том, кто натравил его на вас, — о короле Испанском!

И вот мы прощаемся с Теобалдсом, возчики и грузчики пыхтят и бранятся, мулы спотыкаются под кое-как собранной поклажей, тщательно составленные кровати разобраны на доски и перекладины, и каждую вилку и ложку, каждую брошку и пряжку, каждый сапог и башмак нужно упаковать и отправить в Лондон, где мы переждем неприятности. Пока мужчины во дворе переругиваются, а девицы в доме носятся туда-сюда, я созвала военный совет, чтобы обсудить известия. Мой лорд в своей стихии. Сверкая глазами, поминутно меняясь в лице, он смеется, вскакивает, садится, словно места себе не находит.

— Пока вы, сони, грелись на солнышке, — вопиет он, — я бдел и стерег ради Ее Величества и Англии. Мой Энтони, — он не удержался, важно поклонился мне, — старший Бэкон, коего Ваше Величество столь недооценивает, сплел мне такую паутину слежки, что и муха не пролетит. И мы таки поймали ядовитую тварь!

Я больше не могла терпеть.

— Кто? Что? Говорите!

— Ваш секретарь знает, — мой лорд кивнул на Роберта, бледного, сидящего в спокойной позе, но, как и все, взволнованного, — что было решено следить за домом дона Антонио и его приближенными португальцами, дабы испанцы не похитили его или не убили здесь, в Лондоне, как Вильгельма Молчаливого в Голландии и как многократно пытались убить вас руками северных графов, итальянца Ридольфи, предателей Трокмортона и Бабингтона.

— Господи, что вы меня мучите? Чего ради ворошите прошлое? (Напоминаете про эти страхи, эти муки, эти бессонные ночи, вы же сами помогли мне их пережить, о мой лорд, мой лорд, что происходит, что вы, со мной творите?) К делу!

Его лицо вспыхнуло.