Глориана, или Королева, не вкусившая радостей плоти

Двор возродился в прежнем веселии, и Глориана председательствовала над ним изящно и достойно, пусть смех ее всегда был всего лишь вежлив, а улыбки, весьма редкие, не более чем тоскливы. Она оставалась любима так же, как была любима всегда, но казалось, что страсть, некогда гнавшая ее к радостям плоти, ныне испарилась. Она преобразилась в богиню, почти живую статую, прочный, добрый символ Державы. Она заимела привычку гулять ночами в своих садах, без сопровождения, и проводила немало времени в лабиринте, исходив его вдоль и поперек, так что он сделался ей абсолютно ведом. И все-таки она в нем разве что не жила. По временам слуги, выглядывая из окон, наблюдали в лунном сиянии ее бестелесные голову и плечи, что дрейфовали, точно левитируя, над верхами тисовых изгородей.

Время Глорианы шло, час за медленным, одиноким часом, и она не заводила любовников. Свои личные часы она проводила с сиром Эрнестом и леди Уэлдрейк и выжившим ребенком, Дуэссой, чей сын много лет спустя явится на свет, дабы унаследовать Державу. Она наставляла Дуэссу к умеренности, коей никогда не знала сама, чтобы уравновесить веру Романтики реалистическим пониманием.

Однажды ночью, когда она разоблачалась ко сну, к ее двери прибыл с посланием дворцовый слуга. Она прочла колеблющиеся слова. Писал доктор Ди. Он желает видеть ее одну, молил он, потому что умирает, и совесть его отягощена кое-чем, что необходимо рассказать. Она нахмурилась, раздумывая, не пройти ли хоть часть дороги со свитой, потом решила, если он и правда умирает, не тратить время. Оттого надела поверх сорочки огромное и тяжелое парчовое платье, обула босые ноги в комнатные туфли и отправилась в Восточное Крыло, к апартаментам доктора Ди, прихватив свечу. Путь к доктору Ди лежал через зябкую старую Тронную Залу, еще называемую Герновой Палатой, куда она вечно отказывалась входить. Ее стало знобить от отвращения к месту и будимым им воспоминаниям. Она не была здесь после смерти отца. Заодно с большей частью своего поколения она невзлюбила стрельчатый, или «сарацинский», архитектурный стиль, находя его варварским и бесчеловечным. Ей мстилось, что она вновь вошла в стены, и только забота о старинном друге вела ее вперед. Если не считать единственного столпа лунного света, что разбивался о плиту и окружающую мозаику пола, образуя лужу, палата погружена была во тьму, в коей доминировали гигантские обезьяноидные скульптуры и неравномерные сводчатые потолки. Она приостановилась. Бояться было нечего – теперь, когда сброд перевезли на новые восточные земли Империи, – кроме расплывчатой памяти. Однако, пересекая палату близ пьедестала нависающего трона, она вроде бы услыхала рядом некий шум и воздела свечу, позволяя желтому свету литься на ступени.

С весны она видела немало крови, особенно в серале той жуткой ночью. Она узнала ободранное, погубленное лицо волхва, чей беззубый рот открывался и закрывался, чьи глаза плотно запахнулись, когда по ним ударил свет. Кровь на его бороде, кровь на разорванной ночной рубашке, составлявшей его облачение, кровь на руках и ногах.

– Ди. – Она взобралась на пьедестал и поставила свечу на ступеньку, чтобы возложить голову доктора на колени. – Что такое? Какой-то приступ? – Однако теперь она видела, что он весь покрыт ранками. Его покусало будто бы целое племя крыс. – Вы можете стоять? – Видно, он экспериментировал с животными, решила она. Звери сбежали и напали на него в ночи.

Он прошептал:

– Я шел к вам. Она более мне не подчиняется. Когда Квайр пропал… Я боялся, что она умертвит и вас тоже.

– Что за существо сделало сие? Я должна предостеречь дворец.

– Вы… Она есть вы…

Глориана попробовала Ди на весомость, чтобы понять, в силах ли она его нести. Он был тяжелым стариком. Теперь он бредил и поднять себя не позволил бы. Она улыбалась, пытаясь поставить его на ноги.

– Я? Есть только одна я, доктор Ди. Пойдемте.

Он сел на ступени, рука на ее плече. Открыл глаза, и она увидела взгляд и лицо любовника, знакомство коего с ее взглядом и ее лицом сокровенно. Ей сделалось страшно. Он сказал:

– Она была вами. Но сошла с ума. Сперва такая смирная. Ее сделал для меня Квайр. Плоть. Она была совсем как плоть. Он был гений. Я пытался поставить такой же опыт – в металле, – но не преуспел, как не преуспел мастер Толчерд. Потом Квайр исчез. Я более не мог платить ему, я полагаю, зельями, ядами…

– Квайр сделал – что?

– Он сделал ее. Симулякр. Мне было стыдно. Я хотел признаться. Но втянулся так глубоко. Она столь славно утешала меня столь долго, Ваше Величество. Я не мог заполучить вас, но она была почти вами.

– Почти? – Она помнила его страстность. – О, дорогой доктор Ди, что именно вы сделали и как погубил вас Квайр?

– Она обезумела. Бросалась на меня. Я ее оглушал. Снадобья, коими снабжал меня Квайр, иссякли, и я боялся экспериментировать, хотя и старался. Она уже стала неустойчива. Ныне она желает меня убить. За то, что я ее использовал, говорит она. Но ведь ее создали с сей целью. Она будто очнулась – сделалась истинно живой…