Глориана, или Королева, не вкусившая радостей плоти

– Ваша мысль чересчур извилиста, милорд. Я утратил ее нить.

– Подозреваю, что мой племянник умерщвлен, потому что пытался шпионить за Ее Величеством. Подозреваю, что Король Касимир похищен, потому что надеялся тайно посвататься к Королеве.

Лорд Монфалькон засмеялся.

– Мы в Альбионе, лорд Шаарьяр, вовсе не дикари! Наша дипломатия куда утонченнее!

Маврский лорд рывком отодвинул кресло. Он был угрюм, но старался не подать виду или разогнать хмурь.

– Я должен принести свои извинения, милорд.

– Добрый милорд, ваши извинения приняты. Ваше предположение куда более забавно, нежели могло бы быть оскорбительно!

Лорд Монфалькон поднялся и обнял сарацина, пытавшегося улыбнуться.

– Я должен заверить вас в нашей преданнейшей дружбе. Мы восхищены Арабией более всех прочих стран…

– Как и мы восхищены Альбионом. Завтра, когда прибудет Всеславный Калиф…

– Наше партнерство не нуждается в традиционном союзе для того, чтобы продлиться тысячу лет.

– Мы заботимся о Королеве, а равно об Альбионе.

– Они суть одно.

Наверху безумица отползла, елозя ладонями и коленями по пыли, к очередному наблюдательному пункту, в коем сквозь крохотное, едва ли заметное с пола окошко стала наблюдать за мастером Эрнестом Уэлдрейком: как тот, обнажен и обвешан златыми цепями, преклоняет колени перед госпожою, любезной леди Блудд, а та пригубливает из кубка в его руке, и потешная корона криво нависает над ее глазом, и хлыст не спеша ожигает поэта, а тот экстатически пресмыкается и мычит имя, коего безумица не распознала. Поскольку сцена была вполне привычной, безумица поползла вперед в поисках какого-то развлечения посвежее. Еще десять минут – и она, как обычно, смогла прильнуть к мышиной норке, ведущей в спальню лорда Ингльборо, но старого лорда в данный момент не было. Безумица недолго наблюдала его катамита, Клочка, что играл с войском деревянных солдатиков, однако господин так и не вернулся. Она заизвивалась далее, дабы узреть, как поживает связь сира Танкреда и леди Мэри Жакотт. Она весьма ревновала к сей связи, казавшейся столь идеальной. Она завидовала ей тем паче, что сама нуждалась в рационе Романтики и Интриги скорее, нежели в Чувстве, что зачастую ее опечаливало. Она никогда не знала любви, какую сир Танкред дарил леди Мэри, хотя и грезила однажды обладать таковой.

Увы, для безумицы то был скучный маршрут. И сир Танкред, и леди Мэри пребывали в отлучке. Лорд Рууни храпел в официальной униформе на рабочем столе, черную бороду его прижимали к губам зеленые брыжи, запятнанные сливками. Сир Амадис Хлебороб, также сидючи за столом, корпел над балансами и расписками, перебирая их чернильными пальцами. Уна, графиня Скайская, разоблачалась, избавляясь от усложненного платья, облачась в каковое она услаждала сарацинского посланника от имени Королевы. В кабинете лорда Монфалькона никого и быть не могло, так что безумица решила не спускаться по ведшему туда желобу. Она раздумывала о визите в сераль, но и сия мысль привела ее в уныние. Какое-то время безумица рассматривала фигляров, что репетировали пантомиму, кою им предстояло исполнить завтра на празднествах Двенадцатой Ночи, однако символическая драма занимала ее не слишком. Она возвращалась в свою крипту, минуя пыльное, увитое паутинными фестонами стекло позабытой оранжереи, когда заметила тень, кравшуюся к тайному входу лорда Монфалькона, и приостановилась, скрыта сумраком, дабы посмотреть, кто же навещает Канцлера.

То оказался Лудли. Он был весел.

Безумица всем своим длинным телом подалась назад, чтобы Лудли его не увидел. Сей лукавец, вне сомнений, нанят Монфальконом и являлся за инструкциями. Полонийского короля спасут наутро. Безумица подслушала обсуждаемый план. Прихмыкнула, мотнув головой в знак восхищения обоими ее героями – Монфальконом, о коем грезила как об отце, и Квайром, коего алкала как любовника. Что до плана, пока все шло как по маслу.

Глава Девятая, В Коей Королева и Ее Вельможи Отмечают Двенадцатую, и Последнюю Ночь Йольского Празднества

Всосав поглубже мундштук табачной трубки, Уна Скайская привольно раскинулась на гобеленовой кушетке. Она возлежала на лесных пейзажах (Охота, Нимфы и Фавны, Диана и ее Девы) пред пышным огнем – вертюгаль перекошена криво висящим колоколом, корсаж ослаблен, воротник газовой ткани полускрывает увитую жемчужными нитями голову, – наслаждаясь минутой-другой перед празднествами и церемониями, каковые, будучи подругой Королевы, обязана была посещать. Она погладила оранжевую спинку огромного кота, улегшегося спать на кушетке, и всецело предалась табакокурению, пока в соседней комнате служанки подготовляли остаток ее туалета.