Глориана, или Королева, не вкусившая радостей плоти

– Ремесла? – Изумлен, Квайр замешкался на слове, потом мотнул головой, отвечая: – Нет, сир, ибо людей моего норова в мире маловато. По большей части воры – дураки, убивцы – романтики, соглядатаи – заносчивы. Я же горжусь тем, что объясняю теорию сей профессии, как и всякий художник наслаждается объяснением своего метода, поскольку знает, что редкое меньшинство способно следить за его мыслью, – и счастлив сим немногим потворствовать.

– Что? Вы рассматриваете меня как ученика?

– Разумеется, нет, милорд. Как равного.

Лорд Монфалькон покачал пальцем.

– Хюбрис, Квайр! Подозреваю, похищение королевских особ предлагает вашему воображению диету богаче, нежели вы можете себе позволить. Вы испили крепкого вина и не желаете теперь никакого иного. Вы падете – вы становитесь чересчур задиристы.

Квайр сделался угнетен.

– Мне так угодно. Наслаждаясь эмоцией, я черпаю ее, пока могу, и не глушу никогда. У меня мало веры в любое определенное будущее.

– Вы ожидаете смерти?

Квайр был изумлен пуще прежнего.

– Нет, милорд. Просто слишком много имеется возможных будущих. Мои планы до некоторой степени касаются их всех. И, если по-иному, не касаются ни единого.

– Вы не беззаботны, Квайр. Не изображайте такового передо мной.

– Моя жизнь столь же упорядочена, как… – Квайр указал в огонь, где чернел и распадался памфлет, – как была его… как будет, на самом-то деле. Но я играю на своих эмоциях с умением и тщанием музыканта, как играю и на эмоциях тех, кого склонен использовать.

– Но у вас должна быть амбиция.

– Я уже сказал вам, милорд. Усиливать и подчинять мои чувства.

Лорд Монфалькон встревожился.

– Вы оправдываете учеными словами низменные деяния, вот и все. – Казалось, он вот-вот отпустит Квайра. Он вернулся за стол мрачнее всех туч на свете.

– Милорд? – Квайр взял сомбреро в руку, шагнул к двери, но обернулся. – Вы признаёте меня как художника, конечно же? Я говорил искренне. Лучше не могу. Такие слова не должны трогать вас, милорд. Они объективны.

Лорд Монфалькон надул губы.

– Вы смакуете свои труды! – То было обвинение, и неожиданно.

Темные глаза Квайра полунаполнились приятным удивлением.

– Вестимо.

– Зевес! Я надеялся, сего не понадобится… Но необходимость ясна, и мы должны сие сделать. – Лорд-Канцлер испустил горький стон. – Я все-таки сыграю Сократа пред неким современным Калликлом!

Квайр гребнем запустил левую руку в густые кудри, изучая покровителя. Его хладный глас звучно вывел:

– Вы страдаете, милорд?

Монфалькон рылся в выдвижном ящике.

– Я должен вам заплатить.

– Вы больны, милорд?

– Бес вас потрави, Квайр, вы знаете, что дело не в телесном состоянии. По временам я задаюсь вопросом, что я вообще делаю и почему мне нужно трудиться нанимать вам подобных.

– Потому что я лучший. В нашей службе, сир. Однако же я не стану оправдывать свое амплуа. Я всего-навсего разъяснил себя. Оправдание – ваша забота.

– Э? – Монфалькон извлек коробок золота. Его руки дрожали.

– Неизбежное смакование боли и унижения товарищей появляется в процессе, милорд. Такова природа нашей службы. И все-таки: подобно солдату (когда одержана победа), что умножает сентиментальность вместо стыда, убыли и жалости, и я мог бы рыдать и вопить: «Ужасно! Но должно быть посему!» – и утешать себя (и вас, милорд, ибо сего-то вы и ждете от меня сегодня). Я отвергаю сию софистику. Взамен я кричу: «Ужас! Но как он сладок!» Будь я жертвой, думаю, все равно стоило бы научиться смаковать собственную участь, ибо и сие в равной степени – средство для усиления и подчинения чувств. Но я ищу свободу власти. Она дает мне поле обширнее. Оттого я хватаюсь за привилегию – коей наделяет меня ваше покровительство, – привилегию власти. Я предпочту смаковать чужую боль – не свою.

– Боль нужно вытерпеть, вот и все. Вы – создание, Квайр, извращенное и чахлое в душе своей. – Лорд Монфалькон складывал монеты в кошель, тщательно пересчитывая.

– Нет, сир, моя душа благородна не менее вашей, сир. Я всего-то трактую ее потребности манером, отличным от вашего, сир. – Квайр был покороблен не столько выпадами лорда Монфалькона, сколько его ошибочным разумением истины.

Кисть Лорда-Канцлера тряслась, когда он передавал кошель.

– Признайте – вы трудитесь за деньги!

– Я не лжец, сир, как вы знаете. Зачем вам мои увещевания такого рода? До сих пор мы гармонично работали вместе.

– Мне опротивели тайны!

– Вы нанимаете меня, милорд, не для того, чтоб я вас утешал.

– Ступайте! Ваши вульгарные хохмы мне приелись!

Неровный поклон капитана Квайра, но не уход его. Оставалось незаявленное требование. Он удерживал свою позицию. Он был словно в бешенстве.

– За сие, милорд, я с готовностью прошу прощения. Мне недостает практики. Я не возвышусь до пения столь ясного и чистого, как у вас, лордов Двора, ибо призвание мое требует тонов погрубее.

– Вы изводите меня, Квайр! Я не косолапый медведь, чтоб вас развлекать. Ступайте.

Капитан Квайр принял наличность и упрятал ее в пояс, не сходя с места.