Глоток дождя

Первый визит Андрея к Фомичу окончился ничем: хозяин отсутствовал, а его супруга, тусклолицая, изможденная, жалась к стенке унылого, как ночлежка, дома. Эта Герта разительно отличалась от прежней — работящей, повелительной, покрикивавшей. Что-то надломилось в ней и отмерло, и она блуждала гостьей по собственному жилью.

Черняк застал Малеева только в третий заход: он вернулся из города и выкладывал на стол покупки — спички, соль, хлеб, какой-то женский наряд из желтого шелка. Герта безучастно смотрела на него из угла. Фомич вздохнул.

— Сникла баба. Испуг ее ломает. Известное дело, понятиев никаких не имеет, ходит, как в шорах. Пилюлями не излечишь.

— Боится русских?

— Всех боится. Блотин вчера был, так у нее после приступ случился — тряслась вся. Думал, помрет.

— Не забывает тебя Блотин.

Малеев крутнул спичечный коробок. Было заметно, что разговор о Блотине неприятен ему.

— А что поделаешь? Тать лесной — сила на его стороне. Приходит, когда надумает. Как откажешь?

Выбритый череп Малеева отграничили рельефно набухшие морщины лба, взгляд застыл.

— Завтра утром снова обещал быть: соль у него кончилась. У меня глаз наметанный: в лесу живут или на островках. Подручный Блотина, молодой — Марек, проговорился, что потерял на островке обойму. Сам знаешь, где они у нас...

Черняк пересказал Юзину разговор с Малеевым, не зная еще, что находится на пороге испытаний: никаких сомнений, никаких предчувствий. Выход на Блотина — удача. Теперь Блотин не уйдет от возмездия. Была еще одна веская причина в необходимости личного контакта с Блотиным: если верить Малееву, Никифор Блотин крепко окопался в этом районе, а следовательно, оброс связями. Среди них могла быть и важнейшая — с Доктором и его бандой.

...Ранним утром, в розовато-сизых клочьях тумана подходили напарники к малеевскому хутору. Юзин, все ускоряя шаг, инструктировал Черняка.

— Начало беседы с Блотиным — за тобой. Он знает тебя, знает, что ты у фашистов в «ответработниках» ходил. Потом в разговор войду я. Поскольку ты говоришь, что Блотин человек волевой, властолюбивый, подыграю, приму формально его первенство. Покажу, что уважаю его авторитет и посягать на него не собираюсь. А там поглядим, какие узлы завяжутся и как их использовать. Пойдет?

— С тем, прежним Блотиным, пойдет. Но каков он сейчас?

На осторожный стук Андрея выглянула Герта, отшатнулась, тут же возник Малеев, указал в сторону леса:

— Ушли только что. Нагоняйте вдоль реки, а потом сворачивайте к оврагу. Успеете.

— Они вдвоем?

— Да.

— Сказал обо мне?

— Зачем же? Не хочу встревать в вашу кутерьму. Я — в стороне.

— Хитер ты, Фомич. Впился в землю, ничем тебя не стронешь...

Напарники пробежали с километр по берегу утренне-тихого, со свинцовой тяжестью вод Оструча, затем повернули в лес. Миновав его и проскочив поляну, они оказались на отлогом склоне оврага. Дно его было заболочено.

— Видишь, это они, — склонился над свежими следами Юзин. — Мы не пойдем следом. Примут за погоню, начнут стрельбу — только держись! Обогнем овраг, но с другой стороны. Нам надо успеть выйти им навстречу, лицом к лицу...

И снова бросок по тропе, которая то взбиралась на на откос, то сбегала к болоту. Хрустел под ногами тростник, шелестела трава, подрубленно падали побеги аира, издающего пряный запах. Над болотцем стелилось облачко утренней испарины, на зеленой полоске воды виднелись глянцевитые листья кувшинок. Метнулась в сторону и взмыла над камышами выпь. Ее отчаянный крик отозвался эхом. Юзин вырвался вперед. Черняк старался не отставать.

— Темп! Темп! — выдохнул Юзин.

Затем произошло путающее все расчеты: напарник, словно запнувшись, повалился с откоса и покатился вниз в потоках песка и комков глины. Из лиственной мглы неслись выстрелы: отчетливые, близкие — протяни руку, дотронешься до стволов. Первая мысль: засада. Неужели Малеев наводил на нее? Черняк прыгнул с откоса, упал рядом с Юзиным. Тот встал, попытался шагнуть, но рухнул. Сказал сквозь зубы:

— По ногам саданули. Будут стрелять сверху, скорее в заросли!

Андрей подхватил Юзина и, спотыкаясь о корни, поспешил укрыться в гуще тростника. Вновь прогремели выстрелы. Черняк порывался взглянуть на рану Юзина, но тот властно оттолкнул его и прижал к земле.

— Лежать!

Снова бухнули выстрелы, и вслед — издевательские крики. Потом молчание. Ушли?

— Будто горячих углей насыпали, — сказал Юзин.

Он попробовал стащить сапог и на мгновение потерял сознание. Очнувшись, Леонтий Петрович сел, прислонился к березе. Две дырочки в сапоге, через которые сочилась кровь, означали финал операции. Неужели все пошло насмарку? Андрей разрезал финкой голенище, осторожно снял сапог и размотал портянку. Щиколотка была вся разворочена.