Глубина

— Вот бабка Ульяна не даст соврать, Никита чуть свет пошел на речку, — сказала Татьяна прежде, чем старуха успела раскрыть рот. — Она может подтвердить.

— Вправду, чуть свет побрел, — сразу поняв Татьяну, не моргнув глазом, кивнула бабка Ульяна.

— Я приехал сюда, чтобы по долгу службы выяснить истину, — тоскливо проговорил следователь. Бросив недовольный взгляд на старуху, добавил: — А за дачу заведомо ложных показаний… За это, бабушка, привлекают к уголовной ответственности…

— А ты меня не пужай, сынок, — терпеливо сказала бабка Ульяна. — Меня страх не берет, меня, вишь, к земле уже гнет. Страхи, они в молодости, а теперича диву даешься — были и нету… А Никитушку отымать у детей не смей. Своих небось еще не вырастил, дак не знаешь, каково им будет без отца.

— Это не от меня зависит, бабушка, — зябко поежился следователь. — Я только истину выясняю…

— Коли хочешь истину знать, слушай меня, старую, — храбро подступила к нему бабка Ульяна. — Никита на чужое, на государственное не позарится. Сроду таким не был, а ить вижу…

Следователь, не выдержав, закурил. Пустив дым, помахал перед собой ладонью, отошел к двери, сказал:

— Вы поедете со мной, Татьяна Игнатьевна… на очную ставку с мужем.

— Поезжай, поезжай, дочка, раз надо, — напутствовала Татьяну бабка Ульяна. — За детьми присмотрю, старшую в школу снаряжу. Не бойся, тверди свое…

По дороге в город клубился туман. Не видно было Татьяне, собирается ли ненастье, но чудилось ей, по земле катится чернота, а в небе гремит гром. Потом она поняла: шумит у нее в голове. Только что следователь рассказал ей, как обокрали на базе сейф со сложным замком; видимо, давно заготовлены были ключи, давно изучена и умело выведена из строя система сигнализации. Стоимость похищенных ценностей — двадцать две тысячи рублей. Служебная собака напала на след, шла по нему до речки, до Черного омута, на дне которого баграми зацепили пару резиновых сапог. На самом сейфе при повторном осмотре обнаружили отпечатки пальцев. И это еще не все улики, подтверждающие, что преступник — Никита, муж Татьяны.

И в городе всюду лежал палый лист. Но здесь с особой щемящей печалью догорал он, черный, истерзанный колесами лист. Пересиливая головокружение, Татьяна пошла за следователем в высокий кирпичный дом; шла неровно, то отставая от следователя, то слепо натыкаясь на его спину на крутых лестницах.

Потом она осталась в строгом пустом кабинете одна. Прихорашиваясь, одернула кофту, прихлопывала ладонями по животу, словно от этого он мог убавиться.

Показался следователь, следом за ним Никита. Едва Никита остановился у порога, не смея идти дальше, сердце Татьяны зашлось в частом бое. Поздороваться с ним она не смогла, лишь кивнула ему, глядевшему удивленно и чуть задиристо. Стоял он в неподпоясанной мятой гимнастерке, в кирзовых сапогах. Как будто уже давно не тот незлобивый, намозоливший глаза домосед Никита, а заправский арестант.

— Здравствуй, Татьяна, — спокойно сказал Никита.

Хотя в первые мгновения захлестнула его жалость, Никита сдержался. Хмуро и отчужденно оглядел ее, хотя сразу понравилось ему, что Татьяна надела ту памятную для обоих пуховую кофту. Но знал уже Никита, что повидаются они не скоро. Если ничего не изменится самым неожиданным образом, до суда не увидятся. И сейчас думалось Никите, что, покажи он жалость, обернется она для Татьяны губительной силой, изведет ее. А еще потому он так вел себя, чтобы Татьяна — заметил, как она задерживает дыхание, прячет живот — не решила, что он вчерашние свои рассудительные слова берет обратно.

— Татьяна Игнатьевна, вы утверждаете, что ваш муж вышел из дома после трех часов ночи? — проговорил следователь.

Татьяна не расслышала вопроса, она все смотрела на Никиту; никак не оторвать было взгляда от его осунувшегося лица, от выпирающих крупных костлявых плеч. По внезапно потемневшим его глазам она догадалась, что Никита совсем разгневался.

— Мне такой адвокат не нужен, Татьяна, — сказал Никита. — Если ты такое заявила, значит, не веришь в меня как человека… Значит, сомневаешься, — постепенно возвысил голос, будто обращаясь к массе людей. — Я говорил и буду говорить, что ушел из дому ровно в полночь. Никто меня видеть не видел — ни на речке, ни на улице. Так что алиби у меня нет… Ступай, Татьяна, делай свое бабье дело. Что будет, то будет. Передачи мне не носи.

— Гордый уж больно… — тихонько всхлипнула Татьяна. — Ты ведь от гордости наговорить можешь на себя всякое.

Никита отвернулся. Татьяна прошла мимо него, хотела плечом или локтем коснуться его, но затяжелевшие ноги привели ее прямо в коридор.