Глубина

Он хочет того, чего хочет каждый мужчина, – азартной игры, риска, острых ощущений от того, что рискует потерять все.

Он хочет того, чего не может получить.

Он хочет ее.

12 декабря 1911 года

Они думают, что я не знаю. Это абсурдно, возмутительно. Марк говорит, что просто беременность выводит меня из себя. Он хочет, чтобы я сомневалась в себе. Как он посмел? После всего, через что он заставил меня пройти в прошлом? После того, как я соглашалась доверять ему снова и снова, независимо от его прошлых поступков, его пороков? Как я обнимала его, когда он плакал и извинялся. После того, как он потратил все мои деньги. После того, как он умолял меня принять его обратно. После того, как он бросался на пол и целовал мои колени. После того, как мы занимались любовью тысячу раз – в его квартире, в его офисе, когда остальные уходили на ночь, даже в парке один раз, в прошлом году. Своей любовью мы завоевали весь Лондон. Мы смеялись, держась за руки, и бежали по улицам, озаряя понравившиеся местечки нашей любовью. Он знает каждую частичку меня. Каждую своевольную, яростную, дикую и гордую вспышку в моем существе. Он видел мои лучшие и худшие стороны. Я буду любить его до конца света, и он это знает. Даже если он меня сломит. Не важно, что он сделает.

Что бы он сейчас ни делал. Я сделаю все, что угодно, – откажусь от всего. Отдам своего ребенка.

Я бы даже делила его с другой.

Так как же он смеет лгать мне?

Я знаю, что происходит.

И я знаю, что на месте Кэролайн я бы тоже не смогла устоять перед ним.

Это уже слишком. Энни снова захлопывает дневник и прижимает его к груди, чувствуя, что ей трудно дышать. Что с тобой случилось, Лиллиан?

Ребенок родился в январе. После этого записей нет, но Энни чувствует ярость, страх и любовь этой женщины, как если бы они были ее собственными, и это невыносимо. Лиллиан, возможно, заключила сделку с Кэролайн, возможно, пообещала отдать своего ребенка по доброй воле, но что-то изменилось. Она умерла, желая вернуть этого ребенка. Энни в этом уверена. Вот что держит ее здесь, возле Марка, все эти годы.

Она уже готова пустить страницы по ветру над Атлантикой, когда чувствует чье-то приближение и быстро засовывает дневник обратно в карман фартука. Энни оборачивается и видит Чарли Эппинга, радиста, который бочком подходит к ней, как обычно непринужденный и доброжелательный.

– Вышли подышать свежим воздухом, сестра Хеббли? – спрашивает он.

Радист бросает сигарету через перила, затем пристально смотрит на Энни, пытаясь понять выражение ее лица.

– Тяжелый день в отделении? Хотя, я полагаю, они все нелегкие.

Он приглашает ее выпить в радиорубку. Беспомощно, с пустотой внутри, она следует за ним. Возможно, призрак Лиллиан не сможет найти ее здесь. Возможно, ей просто нужен мужчина, который защитит ее от всего этого – даже от нее самой. От темноты и страха, которые окружают со всех сторон, когда она остается наедине со своими мыслями.

Радисты живут в радиорубке; это она тоже помнит по «Титанику». Особенность должности: кто-то должен все время находиться рядом с оборудованием. На госпитальном корабле есть только один радиотелеграфист, и поэтому Эппинг – единственный человек, кроме офицеров, у которого есть свое собственное жилище. Они быстро, молча идут через шлюпочную палубу в маленькую комнатку за первой трубой, в двух шагах от мостика. Чарли достает бутылку из одного из шкафов – в комнате явно имеется множество мелких тайников, в которых хранится всевозможное оборудование, трубочки, провода и тому подобное, – и наливает в два крошечных стакана янтарную жидкость.

Она принюхивается и морщится от лекарственного запаха, похожего на спирт, которым она обтирает пациентов и чистит столы и оборудование. Эппинг поднимает свой бокал, прежде чем одним махом его опрокинуть. Она делает то же самое.

Через несколько минут Энни кажется, что она плывет. Когда она поворачивает голову, вид меняется не сразу, а отстает. Все неестественно, отстраненно и абстрактно. Вес, который она обычно чувствует, который давит на грудь каждую минуту, исчез. Она начинает смеяться без причины.

Восхитительное чувство.

Эппинг наливает еще выпить.

Час спустя комната кружится. У Энни проблемы с крошечным откидным сиденьем рядом с рабочим столом Эппинга, и она внезапно соскальзывает с него, как будто корабль качается. Ей трудно расставлять слова в правильном порядке и выталкивать их изо рта, не хохоча. Кроме того, ей жарко. Пришлось снять фартук, расстегнуть воротник и стянуть накрахмаленный чепец. Волосы падают на плечи.

Чарли сидит по другую сторону стола, в пределах досягаемости. Его лицо покраснело, он вспотел, но улыбка широкая, свободная и непринужденная.

На нее давно никто так не смотрел. Не замечал ее. Не ценил. Не хотел. В течение четырех лет в Морнингейте она была невидима, как призрак. Она была не человеком, а тенью. Здесь, с Чарли Эппингом, она вышла на свет.

Остальное как в тумане. Его руки дергают за пуговицы, а она его не останавливает.

Его губы находят ее шею.

Даже когда он стонет, все, что она слышит, это голос Деса.