Глубина в небе

Она повернулась как раз тогда, когда Hay вытаскивал что-то из ящика позади. Ее локоть въехал ему в грудь. Раздался хруст, как от обломанной ветки, Hay стукнулся спиной о ящик и отлетел прочь, в открытое пространство арсенала. Проволочный пистолет плыл за ним. Hay потянулся к оружию, но ему не хватило какого-то сантиметра, а опереться он мог только о воздух.

Чиви отошла от стены, выпрямилась и схватила пистолет. И направила дуло в голову предводителя.

Hay медленно кувыркался, выворачивая голову, чтобы не выпускать Чиви из виду. Он открыл рот, где всегда была такая убедительная ложь на каждый случай.

– Чиви, что ты… – начал он, но потом, наверное, увидел выражение ее лица. Надменность Hay, гладкая холодная надменность, которую Эзр наблюдал половину всей жизни, вдруг исчезла. И голос его стал шепотом:

– Нет, нет…

Голова и плечи Чиви тряслись, но слова были тверды как камни.

– Я вспомнила.

Она отвела прицел от лица Hay, ниже пояса.., и дала длинную очередь. Голос Hay сорвался на визг, прервавшийся, когда проволочный огонь обвил его тело и ударил в голову.

Глава 62

Сначала все было очень темно, потом появился свет, и она поплыла к нему вверх. Как меня зовут? И на волне ужаса быстро нахлынул ответ: Анне Рейнольт.

Память. Отступление в горы. Последние дни игры в прятки, когда балакрейские оккупанты находили все пещеры.

Предатель, слишком поздно разоблаченный. Последние из ее людей гибнут при нападении с воздуха. Битва на склоне горы с наступающей балакрейской бронетехникой. Вонь горелой плоти в холодном утреннем воздухе, потом враги перестали стрелять. Ее взяли живой.

– Анне? – голос мягкий, заботливый. Голос палача, создающего настроение для еще более страшной пытки. – Анне?

Она открыла глаза. Балакрейское пыточное снаряжение заполняло все пространство, до границ периферийного зрения. Весь тот ужас, которого она ждала, только почему-то в невесомости. Они уже пятнадцать лет владеют нашими городами, зачем же тащить меня в космос?

Перед глазами появился допрашивающий. Черные волосы, типично балакрейская окраска кожи, старо-молодое лицо. Наверное, старший предводитель. Но на нем странная куртка с орнаментом, которого Анне никогда у предводителей не видела. И на лице у него выражение фальшивой заботы. Переигрывает, дурак. Он положил ей на колени букет мягких белых цветов, будто поднося дар. Цветы пахли теплом прошедшего лета. Должен быть способ умереть. Должен быть способ умереть. Руки ее были привязаны к креслу, конечно. Но если он подойдет чуть ближе, у нее есть зубы. Может быть, если он достаточно глуп…

Он протянул руку, нежно коснувшись ее плеча. Анне резко вывернулась и зубами выхватила из руки предводителя кусок мяса. Он отдернул руку, оставив в воздухе полоску плавающих красных капель. Но он не был таким дураком, чтобы убить ее на месте. Вместо этого он сердито посмотрел куда-то над стойками оборудования на кого-то, кого не было видно.

– Траг! Какого дьявола ты с ней сделал? Послышался плаксивый голос, чем-то знакомый:

– Фам, я же тебя предупреждал, процедура трудная. Без ее указаний нельзя наверняка добиться… – Говоривший показался в поле зрения. Это был маленький нервный человечек в форме балакрейского техника. Глаза его расширились, когда он увидел в воздухе кровь. Взгляд, который он бросил на Анне, был приятно – и необъяснимо – полон страха. – Я только вот это могу сделать. Надо было подождать, пока вернется Бил.., слушай, это может быть временная потеря памяти.

Старший вспыхнул гневом, но он тоже, кажется, испугался.

– Я просил де-Фокусировку, а не эту чертову промывку мозгов! Коротышка, Траг… Траг Силипан – отступил.

– Ты не волнуйся, я уверен, она оправится. Мы не трогали структуру памяти, клянусь тебе. – Он бросил на нее еще один испуганный взгляд. – Может.., не знаю, может быть, де-Фокусировка прошла нормально, а это что-то вроде ауторепрессии. – Он подошел ближе, но все же далеко от ее рук и зубов и улыбнулся ей очень нервной улыбкой. – Шеф, вы меня помните? Траг Силипан? Мы вместе работали на Вахтах годами, а до того на Балакрее, у Алана Hay. Помните?

Анне глядела на круглую физиономию, блуждающую улыбку. Алан Hay. Томас Hay. О… Господи! Она проснулась в тот же кошмар, который никогда не кончался. Пыточные ямы, потом Фокус, и целая жизнь на стороне врага.

Лицо Силипана расплылось, но голос его вдруг стал радостным:

– Видишь, Фам? Она плачет. Она помнит!

Да. Она помнит все.

Но голос Фама стал еще злее.

– Уходи, Траг. Давай быстрее.

– Это легко проверить! Можно…

– Пошел вон!

После этого она Силипана больше не слышала. Мир съежился в точку боли, всхлипывающего горя, лишившего ее дыхания и чувств.

Она почувствовала обнимающую за плечи руку, и на этот раз она знала, что это не рука палача. Как меня зовут? Это был вопрос простой. Главный вопрос – Кем я стала? – ускользал от нее еще несколько секунд, но теперь нахлынули воспоминания о чудовищном зле, которым она стала в тот самый день в горах над Арнхемом.

Она вывернулась из-под руки Фама, только чтобы упереться в привязывавшие ее ремни.