Глубокая охота

Четырьмя днями позже фон Хартманн усомнился в правильности своего решения. Нет, в пролив они прошли, причем даже на среднем ходу вместо режима подкрадывания. Ранее надежно перекрывавший проход противолодочный патруль из трех кораблей был сведен к одиночной посудине, в целях экономии топлива вставшей на якорь у восточного берега. Но вот что делать дальше? Запрашивать данные о перевозках противника Ярослав стал, не без оснований опасаясь вместо них получить категорический запрет даже думать в сторону «Кладбищенского марша». Пока же мимо них прочапала лишь четверка мобилизованных посудин, стрелять по которым торпедами было и жалко и рискованно — а ну как пролетит ржавую калошу насквозь, прежде чем сработает взрыватель… если вообще сработает.

Ярослав уже почти смирился с мыслью, что им придется уходить из «Кладбищенского марша», не оставив недоброй памяти о себе, но тут заступившая на вахту Рио-рита доложила, что «похоже, вдоль берега ползет что-то большое, ленивое, но не крокодил».

В общем, насчет крокодила она была не так уж далека от истины. Серия «армейских универсальных транспортных судов для внутренних перевозок в Архипелаге» в документообороте конфедератских интендантов действительно называлась «гривастый крокодил». Секционная сборка из доставляемых через океан компонентов позволяла поддерживать число ходовых «крокодилов» на уровне полутора сотен, даже не взирая на постоянные потери — по большей части от «неизбежных на море случайностей», чем от воздействия противника.

Хотя на поверхности была ночь, темным это время суток назвать бы мало кто решился к обычному сиянию звездных скоплений и свечению океана добавились широкие пастельные полотна у горизонта — экваториальное сияние. Не ясный солнечный день, однако разглядеть цель в ночной перископ эта подсветка вполне позволяла — и при виде едва поместившейся в прицельные метки длинной и плоской посудины фон Хартманн едва не застонал от наслаждения. Миг предвкушения эйфории, чувство, которое настоящему глубиннику далеко не с каждой женщиной получится испытать. Самоходная баржа в наливном варианте, судя по высоте надводной части борта, залитая под завязку, а на палубе штабеля укупорок характерной формы. Глубинные бомбы... боги, это же просто плавучий фейерверк, с ним не базу — половину острова можно поднять на воздух, главное, самим не попасть, когда тут все начнет гореть и взрываться.

— Носовой торпедный… первый-второй аппараты на товсь. Глубина хода пять футов, интервал шесть секунд.

Собственно, можно было стрелять и одной торпедой. Условия стрельбы стыдно было назвать даже полигонными — на полигоне курсантам обычно давали более сложную учебную задачу. Большая, медленная цель и всей заботы — влепить ей «рыбку» в тот момент, когда она будет вползать в бухту через «ворота» в противолодочной сетке. До этого момента песчаная коса не даст горящему топливу разлиться в самой бухте, да и от взрыва частично прикроет…

— Пеленг два один четыре, курсовой тридцать пять правого борта, дальность три двести, скорость цели восемь узлов.

— Данные введены, — выкрикнула стоявшая перед автоматом торпедной стрельбы Анна-Мария.

— Принято.

В течении следующих минут Ярослав раз пять открывал рот, чтобы приказать пересмотреть скорость цели. Восемь узлов? Да эта посудина едва делает три, нет, два, нет, её вообще сносит от входа в бухту. Затянувшееся ожидание было мучительно-болезненным… и, наконец, закончилось.

— Первый аппарат… пли! Второй — пли!

Сейчас бы стоило убрать перископ и начать маневр ухода на глубину, но это было выше сил фон Хартманна — пропустить момент попадания в такую цель. Тем более, что эти несколько секунд ничего не реша…

— Двадцать секунд, — сообщила Герда Неринг.

Лихорадочный всплеск сигнальных огней катера у входа в бухту Ярослав заметил, но поначалу не придал ему значения. В конце концов…

— Тридцать секунд…

И тут ночь раскололо взрывом. Только не у борта баржи, где ждал его фрегат-капитан, а дальше, в глубине бухты, на берегу. Этого не могло быть, но это случилось… и фон Хартманн догадывался, почему.

— Убрать перископ. Вниз на двадцать, малый ход. — Фрегат-капитан открыл рот… закрыл, стиснул кулаки, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. — Старшего торпедиста в центральный пост!

Должно быть, в этот раз даже Эмилию Сюзанну посетило некое ощущение неправильности случившегося. По крайней мере, до центрального поста она добиралась почти две минуты и когда появилась в люке, то вид у неё… нет, виноватостью это назвать было сложно, но выглядела она менее вызывающе, чем обычно.

— Ялик-мичман фон Браун, — голос командира «Имперца» можно было намазывать на хлеб вместо джема, — скажите, если не сложно… ваш достопочтенный дедушка практиковал телесные наказания?

— Что?! Я не понимаю… нет, конечно! Дедушка никогда бы не позволил ничего… такого! — с каждым словом Эмилия отступала на шажок назад, пока не уперлась лопатками в переборку, завороженно глядя на Ярослава. Хотя фрегат-капитан улыбался, но его улыбке могли бы позавидовать многие гривастые крокодилы.