Глубокое синее море (др. пер.)

Красиски посмотрел наверх. В тот же момент Линд сзади накинул ему петлю на шею и потянул. Глаза Красиски начали вылезать из орбит, потом стали большими от ужаса, а рот скривился в каком-то безмолвном крике. Пару секунд его руки рвали веревку, а потом в каком-то театральном жесте упали вниз. Тело его обмякло и расслабилось. Линд положил его на пол и присел рядом на колени. Кисти его рук еще дрожали от напряжения. Все произошло в полном молчании, словно в призрачном балете, который репетируют без музыки на звуконепроницаемой сцене.

Минутой спустя Линд ослабил натяжение и накинул веревку понадежнее. Потом он поднял Красиски, словно маленького ребенка, зажал его в своей левой руке, а правой набросил веревку на трубу и закрепил ее. Ноги Красиски начали покачиваться в нескольких дюймах от пола. А потом стало покачиваться и все тело, подчиняясь покачиванию корабля.

Линд вышел из каюты и запер за собой дверь.

8

Мадлен Леннокс скрежетала зубами в неистовом экстазе, перекатывая голову с одной стороны на другую. Тело ее то вздымалось вверх, то обмякало, словно порванная пружина. Ее жаркое дыхание буквально обжигало его плечо, которое она минуту назад еще царапала ногтями.

Первый раз встречаю такую ненасытную, подумал Годдер. Ее муж наверняка об этом знал, когда уходил в море. Знал, что у нее не один любовник.

С духовной точки зрения она при этом практически не присутствовала. Да, это бы не выдержал ни один мужчина. А программу она разработала, судя по всему отлично. В большинстве случаев женщины на грузовых судах были уже в возрасте. Такие же, как Керин Брук, были редким исключением. С молодыми пассажирками она расправлялась довольно легко. Офицеры из команды корабля были, правда, большей частью женатыми, но кто из них, находясь в открытом море, смог бы отказать изголодавшейся женщине или противостоять ей? Пароходство, правда, косо смотрело на то, чтобы офицеры укладывались в постели пассажирок, но что оно могло предпринять против этого?

Годдер присел на койке и закурил сигарету.

— Большое спасибо, — сказала Мадлен Леннокс. — Ты хорошо выполнил свой долг, мистер Годдер, хотя тебя и утомляют общественные обязанности.

— Утомляют? Ничего подобного!

— Но я же не жалуюсь, мой дорогой. Я довольна и сыта. А это значит, что половина дела уже сделана. Даже если ты хотел что-либо доказать…

— Дело не в этом, — ответил он.

— И манеры у тебя тоже неплохие. Ты даже не обиделся на этот классический прием женской извращенности. — Она тихонько засмеялась. — Ты очень милый, и ты мне очень нравишься. В мыслях ты где-то совсем далеко, и тем не менее ты милый. Ты не дашь мне сигарету?

Он закурил сигарету и протянул ей. Пепельницу он поставил себе на живот. Гром еще грохотал, но гроза уже утихла.

— Но меня все же кое-что беспокоит, — сказала она после нескольких минут молчания. — Красиски. Как он все-таки вышел из себя… если действительно вышел.

В голове Годдера сразу зажглась сигнальная лампочка, означавшая тревогу.

— Не совсем понимаю…

— Не имеет значения. Я сама себе не отдаю отчета, знаю ли я, о чем говорю. Но ты как-то сказал такие слова, которые никак не выходят у меня из головы.

В таком случае, подумал он, мое неосмотрительное замечание может стоить жизни нам обоим.

— Ты, помнишь, сказал, что только гений сможет такую сцену поставить лучше. Я понимаю, что ты имел в виду это не буквально, но тем не менее я об этом задумалась. И постепенно мной овладевало такое неприятное чувство, будто всего того, что я видела собственными глазами, на самом деле не было. Я не очень странно объясняю?

— Странно. Ты касаешься таких философских концепций, которые для меня недоступны.

— Я имею в виду лишь заготовленную и запланированную сцену.

— Минутку… — Он попытался найти подходящий тон, который свидетельствовал бы о его сомнениях и неверии.

— Ты что, хочешь сказать, что все это было разыграно?

— Ну, я и сама этого не знаю. Но все было как-то уж слишком… Даже не знаю, как сказать. Ну, словно по нотам. Слишком много деталей проявилось или появилось как раз в нужный момент. Такие совпадения в пространстве и времени практически не случаются. И, кроме того, кое-что вызвало мои сомнения. Например, как Красиски заставил этого Эгертона заговорить по-немецки. Ведь это было сделано очень умно. А такой человек, как Красиски, с его уже поврежденным разумом вряд ли смог бы это сделать.

— Человек с поврежденным разумом еще не слабоумный, — возразил Годдер. — Ведь он все-таки был ассистентом в университете.

— Я знаю. Но было и еще кое-что. В театре это, кажется, называют блоком.

Умно, ничего не скажешь, подумал он. Или она сама какое-то время была занята в театре?

— Да, все правильно. Вы имеете в виду движение актеров в одной сцене?

— Угу. Трое мужчин сидят за столом. Линд — единственный, кто со своего места может предпринять активные действия и удержать Красиски. Капитан этого сделать не может, так как сидит на другом конце. Ты тоже не смог этого сделать.

— Капитан всегда сидит во главе стола, а я занял место совершенно случайно, — ответил Годдер.