Глубокое волшебство

– И… да… иногда нам хотелось бы, чтобы единение не кончалось, было вечным. Но что нам, существам холодным, делать с теплокровными? Долго ли будет длиться такое единение? – Это слово он выговаривал четко и жестко, словно оно было чуждо его языку. – Рано или поздно кто-то из нас ослабеет или попадет в беду, и другой прикончит его. Вот какой конец сулит любовь, которая соединила бы нас. Эта цена для меня слишком высока, и я не хочу расплачиваться даже за единый миг единения. И плаваю один.

Он приблизился к Ните настолько, что их тела почти соприкасались. Нита прижала к бокам плавники и отстранилась от жесткой шкуры, не осмеливаясь в то же время резко отпрянуть в сторону. Эд'рум оборвал свое кружение и принялся плавать вперед и назад, будто и не было никаких угрожающих кругов только что.

– Но, Килька, вряд ли тебя занимает и волнует вопрос МОЕЙ любви… или ее отсутствие…

– Любовь? – вырвался у Ниты горький вскрик. – Но у меня и мгновения этой любви не было! А теперь… теперь…

– Тогда тебя верно выбрали для партии Молчаливой, – словно откуда-то издали прозвучал голос акулы. – Как там звучит эта строка? «…Не дозрела я для любви, зато для смерти созрела…» Это всегда было привилегией Молчаливой – жертвовать любовью ради жизни, а не наоборот, как часто звучит в ваших песнях, жизнью ради любви.

Эд'рум отплыл в сторону, чтобы ухватить морского окуня, который неосторожно проплывал слишком медленно и близко. Когда вода унесла капли крови, глаза акулы снова сделались холодными и спокойными.

– Неужели это так много для тебя значит, Килька? У тебя на самом деле не было времени полюбить? – спросил Эд'рум.

Мама, папа, Дайрин, промелькнуло в голове у Ниты, нет, это не любовь. И тут же ужаснулась – Дайрин? Она не любит Дайрин? И все же…

– Нет, Бледный Убийца. Я люблю. Но… не так, не то…

– Тогда, – Бледный словно бы усмехнулся, – тогда, полагаю, Песня будет петься от всего сердца. Ты все еще намерена совершить Жертвоприношение?

– Я не хочу…

– Отвечай на вопрос, Килька.

Прошло немало времени, прежде чем Нита смогла заговорить снова.

– Я сделаю то, что обещала, – выдавила она и тут же услышала долетевшие до нее сквозь толщу воды ноты Песни, которые прозвучали сейчас, как погребальные песнопения.

Нита была благодарна Властелину акул за долгое его молчание, потому что сейчас, когда все внутри у нее сжалось, не смогла бы скрыть свое отчаяние, этот обуревавший ее безграничный страх. Настоящий страх. Не тот, что возникает неожиданно, неосознанно. Нет, ее страх возник одновременно с внутренним окончательным решением и охватывал медленно, словно бы сужая круги, как готовая к убийству акула. Нита не просто страшилась непонятного, она до мельчайших подробностей осознавала, что с нею произойдет.

– Я достаточно велик и силен, чтобы покончить с китом-горбачом в два приема, – сказал Эд'рум. – И нет мне надобности растягивать это удовольствие. Ты будешь говорить с Сердцем Моря. Это твоя радость. Так что не думай обо всем остальном.

Нита с изумлением поглядела на акулу.

– Но я думала, что ты не веришь в Сердцевину Времени… ты же никогда…

– Я не волшебник, Х'Нииит, – тихо вымолвил Эд'рум, – и Море не говорит со мной, как с тобой. Я никогда не испытаю этой высокой дикой радости, о которой поет Синий: «Море, пылающее непереносимым светом…» Голоса. Единственный голос, который я слышу, это голос крови. Но разве мне иногда не хочется узнать, какая она, ваша радость?.. И пожалеть, что мне она не доступна.

Сухая, словно раздирающая горло боль послышалась в голосе акулы. И Нита вдруг вспомнила те строки из Учебника, где упоминался Властелин. "Акулы не умирают естественной смертью, – думала она. – Значит, лишь Властелин живет годы и годы, становящиеся бесконечностью. Вокруг него все умирают и умирают… а он не может…

…но хочет? Вот почему он мечется, словно пытается вырваться из каких-то невидимых, но прочных тисков".

Нита вдруг переполнилась неясной жалостью к этой бледной молчаливой тени, снующей около нее. Она уже не сторонилась, а подплыла поближе к Бледному и мгновение скользила с ним бок о бок.

– Жаль, что я не могу помочь тебе, – проговорила Нита.

– Зачем? Разве Властелин умеет чувствовать горе и одиночество? – Теперь в его голосе не осталось и намека на печаль или раздумье. Лишь спокойное высокомерие.

– А чужое горе тем более? – не удержалась Нита. Эд'рум ответил долгим молчанием.

– Я понимаю, – снова начала придавленная этим молчанием Нита, – надо страдать беззвучно и безмолвно. И все же всегда надеешься, что принесший горе сочувствует тебе.

Они проплыли еще несколько длин, рассекая постепенно темнеющую воду. И страх снова стал постепенно охватывать Ниту. А разум ее кричал и неистовствовал: «ТЫ ПРОСИШЬ О СНИСХОЖДЕНИИ, ЖДЕШЬ ЖАЛОСТИ ОТ СУЩЕСТВА КОТОРОЕ СОБИРАЕТСЯ УБИТЬ ТЕБЯ? ТЫ СУМАСШЕДШАЯ!»

Наконец Эд'рум произнес:

– Ты хорошо говорила. И мы сделаем так, чтобы Жертвоприношение было радостным. Ты молодая и никогда не любившая. Я старый и никем никогда не любимый. – В голосе акулы слышалось лишь ледяное спокойствие. – Такой Песни Море еще не видело. И вряд ли увидит.