Глубокое волшебство

Она наклонила тело и стала медленно погружаться.

– Нита! – Внезапно она наткнулась на сорокафутовую тушу кашалота, преградившего путь. Нита с раздражением выпустила струю воды и отплыла чуть в сторону. Кашалот перекатывался перед ней. Неожиданно с резким хлопком он сбросил Сеть. Теперь рядом по-собачьи плыл мальчишка, удивительно крошечный по сравнению с массивным телом кита-горбача.

– Нита, хоть на минуту сбрось это свое обличье!

– Что? А-аа…

Для того чтобы измениться, требовалось не более мгновения. Вот и она уменьшилась и тоже поплыла, по-собачьи подгребая руками. Кит держался рядом. Волосы его прилипли ко лбу.

– Нита, – сказал он, – я не собираюсь сдаваться. Нита удивленно подняла брови.

– Кит, – она старалась быть убедительной, – мы ничего с этим не сможем поделать. Я УЖЕ приняла это. Купила. Именно купила. Еще раньше.

– Нет. – Кит не хотел признать даже несомненное. – Послушай, Нита… ты самая лучшая Волшебница, с которой я работал…

– Я – ЕДИНСТВЕННАЯ Волшебница, с которой ты работал, – криво усмехнулась Нита.

– Я тебя убью! – Он осекся, наткнувшись на ироничный взгляд Ниты.

– Нет необходимости. Это сделают другие, – сказала она. – Кит… ответь, о чем ты думал раньше? Почему допустил, чтобы я впуталась во все то, из чего теперь вырваться не могу?..

– …пока другой Волшебник не вызволит тебя.

Она уже зло поглядела на него.

– Глупец! Ты НЕ СМОЖЕШЬ!

– Я знаю. И от этого больно! Я понимаю, что ДОЛЖЕН добровольно заменить тебя, но я не в силах…

– Что ж, тогда Я убью ТЕБЯ.

Теперь он усмехнулся.

– И у тебя тоже не выйдет. «Все за одного». Помнишь? Мы ОБА должны выбраться живыми из этой переделки.

Он не смотрел на нее.

– Давай поставим себе такую цель, – сказала Нита.

Ответом – молчание.

Она глубоко вздохнула.

– Знаешь, если мы даже НЕ выберемся отсюда оба, я думаю, все будет хорошо. Для всех остальных…

– Нет! – вскричал Кит.

Нита спокойно глянула на него.

– Ладно, – сказала она. – Пусть будет так, как будет.

Да, перед ней сейчас был тот Кит, которого она знала. Кит, с которым она привыкла работать. Упрямый, решительный, почти всегда уверенный в себе. Человек, из которого храбрость так и выплескивается. Человек, который может с одинаковой смелостью предстать перед Одинокой Силой и перед разгневанными родителями Ниты.

– Послушай, – спросила она, – а что ты собираешься сказать моим предкам, когда вернешься?

– Я собираюсь сказать им, что жутко проголодался, – откликнулся Кит. – И пока я ем, все расскажешь им ты.

«Пусть будет так!» – усмехнулась про себя Нита, повторив свои слова.

Они еще долго плавали, наблюдая за тем, как медленно кралась по небу луна, слушая прилетающие каждую минуту резкие сигналы маяка Амброуз. Примерно в миле от них проплыл танкер, направляющийся в бухту Нью-Йорка. Его зеленые, бегущие по волнам огни, казалось, были направлены прямо на них, низкий оглушительный звук сирены упреждал встречные корабли от столкновения. Но вот снизу, из-под воды послышалась еще более глубокая нота, которая постепенно становилась все выше и тоньше и наконец исчезла для человеческого уха. И лишь колыхание воды напоминало, что звук призыва не смолк.

– Они готовы, – сказал Кит.

Нита кивнула, скользнула вниз и тут же обернулась китом-горбачом. В последний раз она взглянула на облитые закатом башни Манхэттена, пока Кит, окутанный Сетью, обращался в кашалота. Потом они ушли в глубину.

Глава двенадцатая. ПЕСНЯ ДВЕНАДЦАТИ

Влекущееся в сторону моря течение Гудзонова пролива начинается примерно в двадцати милях южнее маяка Амброуз и сначала стремится на юг, параллельно берегу Джерси, а затем постепенно уклоняется к юго-востоку прямиком в открытое море, где становится значительно глубже. Дно пролива постепенно меняется, переходя от серо-зеленого ила к серо-черному песку и вплоть до совершенно голых полосатых камней. Оно усеяно обломками кораблей, оставленных за время четырехсотлетнего плавания в водах пролива, и отходами человеческой деятельности, скопившимися за триста лет обитания на его берегах. Здесь вперемешку лежат почти целые корпуса кораблей, потерпевших кораблекрушение и опустившихся поверх затонувших прежде, покрытых ржавчиной судов, и груды гниющих бревен, и пепел, и кучи угля, и зазубренные ребра металлического лома, и затопленные, ставшие ненужными громадные буи, и пушки, и даже невзорвавшиеся бомбы, снаряды, торпеды. Все это покрыто и поглощено илом и жидкой грязью, смытой сточными водами. Мусор многомиллионного города, которому некогда в суете деловой жизни подумать о жизни подводной.