И еще в одной каюте долго не спали в ту ночь. Эстелла Сандалова, вернувшись с танцев, застала мужа спящим. Она разделась и легла рядом. Яков Самойлович пошевелился, почмокал губами и, уткнувшись в подушку, снова заснул. Обида захлестнула женщину и она заплакала навзрыд... Она не перестала плакать и тогда, когда на ее оголенное плечо легла рука Якова Самойловича.
— Ну, Телик, успокойся. Ну что с тобой, дорогая? Он принялся целовать ее мокрые щеки и губы. Эстелла постепенно затихала.
— Ну вот и хорошо, лапочка. А теперь давай баиньки.
— Ничего ты не понял,— грустно сказала Эстелла и, вытащив у него из-под головы подушку, бросила ее на другую кровать.— Иди спи. Там твое место.
— Но, Телик, я ничего не понимаю.
— Сколько можно говорить об одном и том же,— устало сказала женщина.— Уйду я от тебя, Яков.
— Ну, лапочка, если ты соскучилась, нельзя же так. Надо все-таки принять меры...
— Меры? — взъярилась Эстелла.— Получай свои меры! Мощный толчок сбросил Сандалова на мягкий ковер.
— И не подходи ко мне больше! Все уже давно поняли, что кораблю вечно сидеть на этой планете, и люди устраивают свою жизнь, женятся и только электроник Сандалов ничего не ведает по-прежнему. Меры! Я тебе покажу меры! Завтра же уйду к Никишину! Он не станет болтать всякой ерунды. Он настоящий мужчина!
Они помирились только к утру. Заснула Эстелла с мечтательной, счастливой улыбкой на лице, а Яков Самойлович уже не мог уснуть и долго смотрел на прекрасное в своей женской правоте лицо жены... Что-то новое появилось и в нем самом. Куда-то пропали его извечные страхи перед этой всепоглощающей красотой. В нем возникла уверенность, что отныне их жизнь сложится по-другому, и в этой новой жизни не будет места мелочным обидам и нелепым размолвкам по пустякам...
Деревья расступились, и вездеход выскочил на поляну.
— Где-то здесь,— неуверенно произнес Ананьин.— Я был всего один раз...
— Эх вы, мужчины! Дороги запомнить не можете!— подзадорила Зина Астужева. Берите левее, вон где примята трава.
— И правда! Похоже на дорогу. Ты у нас следопыт, Зиночка.
— Будешь следопытом! Свежие пни и бревна волоком тащили... Анатолий Трофимович, вы не слыхали, что это Байдарины затевают?
— Не знаю, Зиночка, не знаю. Вот полюбуйтесь — еще целый штабель!
Вездеход миновал поляну и снова запетлял среди деревьев, похожих на сосны. Неожиданно этот бор кончился. Пошла уже хорошо наезженная дорога среди кустарников и ползучих лиан. Несколько раз вездеход основательно встряхнуло.
— Ефим, ты полегче,— оглянулся Ананьин на него.— Все-таки не дрова везешь!
— Кто знал, что тут так лианы разрослись. По другим местам сколько ездил, ничего...
— Пустяки,— улыбнулась Марина.— Так даже интереснее.
Жеренкин плавно притормозил на повороте. И вовремя. Прямо на дороге лежала еще одна связка сосновых бревен.
Ефим резко свернул в сторону. Зинаида ойкнула и едва не вывалилась из кресла.
— Пристегиваться надо,— назидательно проговорил Ананьин и сам едва не вылетел из кресла от мощного толчка.
— Вот пропастина! — сплюнул Жеренкин.— Надо было идти на винтокрыле, раз уж там негде посадить эквиплан. А тут и не видно из-за этой зелени.
Мощный вездеход, подминая трехметровые кусты, выскочил на дорогу впереди бревен. Жеренкин оглянулся и резко затормозил.
— Что случилось? — спросила обеспокоенным голосом Марина.
— Понятно,— не обращая внимания на зоолога, усмехнулся Жеренкин.— Трос лопнул.
— Какой трос, Ефим? — Что-нибудь из управления?— тоже заволновался Анатолий Трофимович.
— Да не у нас,— усмехнулся десантник.— У них. Естественники вы и есть! Какие могут быть троса у десантного вездехода. У него электронный привод с автономной программой.
Он вылез из кабины, потянул за страховочный трос.
— Трофимович, там самую правую кнопку с катушкой нажми!
Ананьин ткнул пальцем в нужную кнопку, и лебедка плавно закрутилась, сбрасывая трос.
Ефим сделал петлю и забросил ее на бревна.
— Хорош!
Но лебедка продолжала раскручиваться.
— Еще раз нажми, Трофимович!
Трос натянулся, плотно охватывая бревна. Жеренкин запрыгнул на водительское место, хитровато подмигнул Ананьину...
— С подарочком приедем!
Вездеход легко потянул за собой связку, бороздя дорогу и выдирая с корнем кусты и лианы.
— А вам не кажется, что мы не туда едем? — проговорила Марина Астужева, приглядываясь к местности.— Посмотрите, там какие-то большие деревья...
— Дорога-то свежая,— возразил Ефим Жеренкин.
— Это верно,—согласился Ананьин.— Аборигены дорог не делают, но действительно, и я не помню таких крупных деревьев. Это в вашей компетенции, Зиночка, но по-моему это совершенно неизвестный нам вид.
Даже издали деревья поражали своей величиной, а вблизи они оказались гигантами высотой более ста метров. Гладкие ровные стволы белесовато-зеленой окраски с отслаивающейся корой, и только вблизи вершины, как у корабельной сосны, виднелась крона.
— Ефим, остановитесь, пожалуйста,— попросила Астужева.— Это чудо стоит осмотреть как следует!
Десантник подрулил к самому дереву, диаметром не менее двух метров, вылез из кабины и присвистнул.