Глухарь

В прежние времена хищники камуфлировались, лозунги о единстве сочиняли, чтобы поголовье регулировать. Но стоило только прилавкам опустеть и звери вырвались грызть все и всех подряд. Атеперь и вовсе вся суть обнажилась. Наверное, время пришло.

С молодежью очень любопытно разговаривать. Особенно со столичными — с питерскими, с московскими. По их взглядам на день сегодняшний можно достаточно ясно представить, что в скором времени страну ожидает.

Эти столичные ребятки с младенчества своего капиталистического четко усвоили, что эпоха равномерного распределения закончилась крахом, сгинула в голодной пучине. И началась эра извлечения личной выгоды. И если эти юноши поддерживают какие-либо взгляды и вкопались на каких-либо позициях, то за этим стоит только одно — их собственное благополучие. Никаких других ценностей они не признают. Только телесное благополучие. Только.

О-о, братуха! Эти хитрые мальчики просочились всюду и никакие перевороты, никакие катаклизмы не способны прервать их наслаждения. И даже в зоне они ищут только радости, только удовлетворения… Среди блатных — они всегда рядом, среди козлов они тоже свои. Мусора их любят, опера лелеют, а сами они, поплевывая на все в ожидании звонка, говорят: «За что страдать? За то, что Коля Кривой-Косой-Хромой у лагерного руля желает встать? А чем он от Васи Глухого-Немого-Слепого отличается?»

Отъезжаем от яхонтовых столиц на полторы тысячи километров восточнее. Все сурово. Все конкретно. Черный ход по лагерям. Мусора прикормленные, зеки толстые, ленивые, все в наколках, чифир колбасой заедают, чтоб не подташнивало, и перед сном мечтают о побеге. Братва с воли греет, как мартовская печь. Потому греет, что топливо есть.

Бригадный подряд.

Одиночки давно уже никакой погоды неделают. Одиночки включены в действительность лишь в качестве образцовых символов.

Их внимательно выслушивают, уважительно прощаются, обещают претворять наставления в жизнь… и поступают по своему. А им, терпигорцам, грев на крытую и почет согласно масти.

Стереотипы, брат, великая сила! Главное, портрет в нужном углу пристроить. И крути себе барабан лотерейный, крути… В человеческих головах символы очень прочно пристроены. И понимающий это, тот, кто научился на стереотипические клавиши жать, легко освоится в любом оркестре. На любом застолье споется. И даже с каннибалами общий язык найдет.

Вот и зеркальные мальчики, у которых перегородка между колониальными и подчиненными полушариями мозга на дискотеках разрушена, мгновенно осваиваются в любой среде. Мимикрируют. А столичные зарплаты их близких родственников позволяют этим скучающим преступникам жить в удаленных лагерях без излишнего напряжения. Но, отвечаю, что ни один из них, будучи в уме и при памяти, не шевельнет ни одной конечностью, если не будет уверен, что шевеление это наполнит его туловище чем-то приятным, питательным и успокаивающим. И, пожалуй, только за грядущие коврижки они готовы расчетливо пострадать.

Это от привычки к сытости.

Это безверие и цинизм избалованного увальня.

Это набожность лицемера.

И ты именно из такой категории.

Но тебе повезло. Ты попал в жесткую поножовщину, где и узнал свою собственную цену. И цена эта равняется корке кислого хлеба, а может быть и того меньше.

От сытости…

Теперь представь себе вечно красную, кумачевую Туву, где еще лет двадцать тому назад в общаковый котел мух для навара бросали. А в нынешние времена тамошние зеки из барака в барак в гости ходят, чтобы просто посмотреть и, если повезет, руками потрогать запечатанную пачку мальборо… Дьявол забери!

Зачем из нужно было гнать этапом через тысячи километров! Зачем… Чтобы они, всего-то продолжили заниматься привычным делом — червячков из земли выкапывать, на спичке из поджаривать и хавать! Зачем?

Все знали, зачем. Только они сами не знали. Но им и не нужно было знать. Достаточно того, что они просто существовали в оригинальном своем виде.

Теперь ответь мне на вопрос: куда исчезали хохлы? Да, родной мой! Кармический закон воздаяния неопровержим. Отвечаю. И если существует хохляцкий дьявол, то ездит он на высушенной, костлявой кляче. На лошади.

Это при тебе уже первый раз хлеб с вертолета сбросили. А до тебя хлеб и кульки с крупой швырял автоматчик с вышки. Примерно раз в неделю залетали с центрального поста на лагерный плац отрубяного — ха! Диетического — хлеба, если, конечно, данную субстанцию можно назвать «хлебом», и мешок крупы.

Отслеживание этого момента было главной обязанностью бульбашей. Как только солдаты начинали затягивать мешки на вышку, бульбаши с арматурами в руках быстро оцепляли плац, так, что подойти туда никто уже не мог. И когда хаванина прилетала, то прямо там, на виду у всех, делилась на равные части. На всех лагерников. Получалось понемногу. Совсем понемногу. Но все же те, кто был физически покрепче, еще выживали. Слабенькие, конечно, долго не тянули.

Но однажды бульбаши момент упустили.