Глухарь

Любой может стать невидимым, если методично начнет разрушать в себе общепринятую систему координат и избавляться от микроскопических привычек, связывающих нас с трехмерным миром. От тех привычек, которые приросли к нам, будто раушеи к корпусу затонувшего судна, и уже не понятно, фрегат ли это, или окаменевший приют для простых организмов.

Подумай о том, чем пропитана кровь и на что сориентировано внимание так называемого «нормального человека». Лабиринт безысходности. Еда, совокупление, защита имущества, повышение зарплаты, продвижение по службе, улучшение жилищных условий, збота о здоровье, благополучие ячейки общества. Вот и все возбудители положительных эмоций.

ФАктор прогресса.

Отвечаю, братишка, я цепенею от некоторых серьезных вещей, транслируемых обществу. Особенномне нравятсяпередачи о борьбе с наркоманией! Под видом этой «борьбы» телеведущие рекламируют наркотики, с точным указанием мест, где можно приобрести зелье. И тут же сообщают цену, видимо для того, чтобы барыги на средний показатель равнялись.

Мне известна эта тайна.

Наркотики — это альтернативный способпредотвращения массовых беспорядков, которые может учинить отчаяявшееся население страны.

Тут же и продовольственная программа решается — за счет уменьшения числа едоков.

Если бы на Лысом Острове был героин, то не случилось бы там никакой мясорубки. Все скололись бы тихо, а владельци порошка, наверняка, еще бы и солдат на него подсадили. Так бы все и вымерли, как динозавры.

Я тебе позже об одной коммандировке расскажу.

Власть1

Подчиняясь — подчиняешь.

И мир тверд, возвышен и целеустремлен, как памятник космонавту Гагарину, который бога на орбите так и не обнаружил.

А я курю себе, покуриваю…

И все отчетливее вижу проступающую сквозь случайно подобранные маски, естественную сущность обобщенной человеческой рожи. И понимаю, что все в этом мире весьма условно. И нет никаких абсолютных истин. Никаких. И Саид — тайный ключник секретных конопляных казематов.

День последний.

Если нож не очень хорошо отточен, то ранение им вызывает боль, сходную с ожогом.

Это очень плохо — почувствовать проникновение в тело тупого ножа в тот момент, когда нужно собрать все силы для того, чтобы выстоять в короткой жесткой схватке.

Ранение сигнализирует болью и внимание, которое должно быть сконцентрировано, начинает расщепляться. Конечно, если у тебя достаточно духа, то какая-то прорезь под селезенкой не даст врагу дополнительных шансов. Просто ты мгновенно врубаешься: раз уж дело дошло до колюще — режущих, то биться нужно до конца.

Какая еще мотивация нужна для полной самоотдачи!

И ты идешь до конца. Идешь на убийство.

Некоторые из тех, что достают ножичек по всякому поводу, такой реакции не ожидают. От трусости своей, они не имеют представления о том, как можно не обращать внимания на боль и страх, и идти до конца. И когда им встречаются те, кто продолжает драться не взирая на всякие там «кровавые пятнышки», трусы получают очень важный жизненный урок. Если, конечно, остаются живыми и относительно здоровыми.

Знаешь, братишка, мне очень легко разговаривать с тобой, и в то же самое время, говорить для тебя очень сложно.

Вспомнил, вдруг, как сидел в Ельце с одним пассажиром, который на любые вопросы отвечал «и да, и нет».

Так вот, легко говорить, потому что ты видел меня в конкретной ситуации, поэтому мне не приходится обламываться вопросом «верит не верит?».

Трудность же заключается в том, что мне действительно сложно передать тебе не просто перечень, расписание каких-то событий, а показать то, что я понял из этих событий. Выявить самую суть, хаотическую энергию впечатлений, зафиксировать тех демонов, что охотятся за нами, находясь внутри нас. Ведь каждый человек, так или иначе, становится либо чертовой куклой, либо укрощает своих чертей и выпускает их по необходимости.

Эту пятую шевелящуюся фотографию я назвал бы «День последний». Назвал бы так лишь потому, что свой последний день в колонии для малолетних я пролежал в одиночной камере лагерного карцера. В камеру ежечасно наведывался начальник медчасти Семен, с понтом сочувствующий мне монотонным бормотанием: «Что же ты натворил… Как же ты так…»

И причитания эти по мне, словно по покойнику, уж точно веры в жизнь не добавляли.

Вот и лежал, предугадывая, что мусора не станут тянуть с моей отправкой в воронежскую городскую тюрьму. И был благодарен им за то, что мне позволили курить в карцере, хотя это строжайше запрещалось их священным распорядком. И не думал о том, что произойдет со мной в дальнейшем, потому что никогда не ждал от жизни ничего хорошего.

Внутри меня проносились видения прошлого, которые казались мне изображением будущего. Но я не задерживался в них. И, не смотря на романтику юности, радовался только тому, что научился драться, научился быть самим собой, и через эту науку приобрел единственных своих ангелов — яблоню и девушку Наташу.