Глупое пари

    Зена знала, что ещё жива, хотя так и не могла понять, почему. Она сделала это предположение, основываясь на сильной и омерзительно нудной боли, которая, казалась бы, овладела всем её телом. Наверняка смерть была бы менее болезненной, подумала она про себя. Даже не пытаясь пошевелить каким-либо другим мускулом, она сделала над собой усилие и с большим трудом приоткрыла глаза. Мучительный стон сорвался с её губ, когда даже эта простая задача вызвала новый взрыв боли, распространившийся по её телу и с силой отдавшийся в её затуманенном болью мозгу.

    Выждав несколько минут, пока боль начала понемногу отступать, она провела мысленный осмотр своего тела, сконцентрировавшись на собственных чувствах и ощущениях, и попыталась охватить взором хотя бы ту картину окружающей обстановки, которая была ей доступна в том положении, в котором она пребывала в данный момент. Она быстро поняла, что её запястья более не связаны, и не ощутила больше ничего другого, что бы могло удерживать её. Приглушенные звуки, раздававшиеся вокруг неё, несомненно принадлежали лесу, а ещё вернее сказать, лесу, принадлежащему Амазонкам. Об этом она могла судить со всей уверенностью, ощущая характерный запах лиственницы и прекрасно зная о том, что эти деревья росли в таком изобилии лишь в этом месте. Зена приподняла бровь и поморщилась от боли, потому что к ней вновь начала возвращаться память. На какой-то момент ей показалось, что это был всего-навсего бред и плод её больного воображения, что, впрочем, было и неудивительно в свете последних событий, но в том, что Габриель была там на самом деле, она не сомневалась.

    Зена почувствовала удушающий комок, подступающий к самому горлу, когда она лежала, неспособная пошевелить даже пальцем, не испытав при этом боли, и прокручивала раз за разом у себя в голове одну и ту же картину. Она не могла заставить себя сконцентрироваться ни на чём, кроме образа Габриель и двух слов, которые та бросила ей в лицо: “Убей её!” - и затем взгляд барда, устремленный на Зену, когда в грудь воина вонзилась стрела. Из горла Зены вырвался грубый, утробный звук, напоминающий приглушенное рычание. Делая над собой неимоверное усилие, чтобы держать глаза открытыми, она медленно повернула голову, но в то же мгновение перед её взором всё поплыло, и она была вынуждена снова закрыть их, чтобы заставить свой разум и тело прийти к согласию. Сделав ещё одну попытку приоткрыть глаза, она наконец-то смогла, хоть и с большим трудом, различить силуэты двух людей, спящих рядом с ней и держащихся за руки.

    Глаза Зены мгновенно захлопнулись, ознаменовав появление новой боли, которая теперь застелила любую другую боль в её сознании. Габриель была чем-то таким в её жизни, что не поддавалось никакому объяснению. С того самого первого момента, когда она увидела эту наивную, деревенскую девушку, Зена принадлежала только ей, телом и душой. Никому другому никогда не удавалось проникнуть настолько глубоко в её сердце и так сильно облегчить и подавить те мучительные страдания, которые преследовали воина на протяжении всей её жизни. Зена выбрала для себя ту дорогу, по которой могла идти Габриель, и придерживалась только её. Так, будто бы вся её жизнь была подчинена одной цели - стать самым важным человеком для этой маленькой женщины.

    А потом она заключила это легкомысленное и безумно глупое пари со своей подругой, и в мгновение ока вся её жизнь рассыпалась подобно хрупкому кристаллу, брошенному на дно глубокого ущелья. Габриель сделала свой собственный выбор, и Зена была ей больше не нужна. Воительница знала, что только её присутствие и постоянная опека были причиной тому, что ни один человек не смел приблизиться к Габриель, что только это удерживало барда рядом с ней... до сегодняшнего момента. Но Зены, очевидно, ей было мало. По-видимому, она была недостаточно хороша для неё, и теперь Габриель наконец-то удалось найти женщину, душа которой, в отличие от Зениной, не имела отпечатка тьмы, которую она несла на себе словно крест за все совершённые преступления. Женщину, которая могла любить Габриель так, как она этого хотела, и той любовью, которой она была достойна.

    Мышцы Зены напряглись, приветствуя боль, мгновенно разлившуюся по её телу и накрывшую словно невидимым покрывалом эмоциональную агонию, в которой она сейчас прибывала. Зена снова повернула голову и устремила взор на спящую Габриель:

    “Когда я впервые услышала твой голос, моё сердце растаяло. Я надеялась, что всё это мечта, но что эта мечта будет длиться вечно. Я и сейчас могу слышать твой голос, тот голос, который заставлял моё сердце выпрыгивать из груди каждое утро, когда ты просыпалась, твои приветливые слова, которые ты произносила этим божественным голосом, когда улыбалась мне. Ты вносила смысл в мою жизнь, и с тобой она стоила того, чтобы хотеть жить!”