Глыбухинский леший

Отец и мама Сима бранились, а Нюра, слушая их, молчала. Тоска и страх сдавливали ей горло, но она теперь не плакала. Она не уклонялась от ударов и ни о чем не просила маму Симу. Она жила замкнуто и одиноко, боясь чужой жалости и расспросов.

Но школьные подруги знали, что Нюре не стало легче. Таня Капустина, приходя домой, возмущенно жаловалась всегда внимательной к ее настроениям матери:

— А Нюра-то, мама, стала еще худее. И по-прежнему не смеется. Теперь и одета как будто лучше, а — не смеется! Надя Ефимова это подметила точно!

Сжимая свои детские ладони в твердые кулачки, она с тоской и ужасом повторяла:

— Подумай, какие еще есть злые, несправедливые люди!

На одном из совещаний в школьном коридоре девочки решили наконец принять предложение Шуры Блохиной и послать отцу Нюры листовку-«молнию». Вместо «молнии» — получилось письмо: «Уважаемый гражданин Промотов, — старательно писала самая грамотная из подруг Шура. — Третий класс «А» нашей школы…»

— Вся школа! — крикнула Эллочка Вейсман.

«Вся школа осуждают вас, плохого отца, за то, что вы совсем не заботитесь о Нюре! Вы даже бьете ее, как дикарь! Поэтому она худая и никогда не играет на переменках…»

— Потому, что вы ее замучили! — вставила Таня, вздрагивая от негодования.

И Шура торопливо написала: «Вы ее совсем замучили!»

Подняв голову от листка, она взволнованно проговорила:

— Он свинья! — и опять склонилась к подоконнику, на котором лежал листок: «У нас отцы не такие. У нас даже приемные отцы или мамы лучше, чем вы. Позор вам, пьющему отцу Промотову! Позор тетке Симе с ее подругами! Вас надо насильно выселить из Москвы, тогда вы узнаете…»

Письмо пришло днем во время обеда. Только что уволенный с работы за пьянство и прогулы отец сидел за столом. Перед ним, около тарелки со щами, стоял пахнущий водкой пустой стакан. Он взял письмо, недоверчиво разорвал конверт и развернул линованную бумажку. Мама Сима, которую тоже уволили из буфета и попросили не уезжать никуда, пока не закончится следствие по делу о хищениях на продбазе, настороженно следила за выражением его лица. Она увидела, как густые, широкие брови Промотова дрогнули, складка разрезала переносицу пополам и лицо стало каменно-неподвижным.

Промотов бросил письмо на стол. Не говоря ни слова, он встал, шагнул к кровати, к висящему на ее спинке толстому ремню. Нюра увидела страшные, небритые скулы отца и его глаза — тяжелые и пустые. С такими глазами он, пьяный, бил маму.

Девочка вскрикнула:

— Папа! — и встала со стула.

Он молча несколько раз ударил ее по плечам ремнем. Она упала на пол и обхватила его ноги руками. Тогда он выкинул ее в коридор.

— Так ей и надо! — с удовольствием проговорила мама Сима, поняв, что письмо не имеет отношения к ее недавним делам в буфете. — Хватит с ней цацкаться! Пусть-ка вот часика два постоит на улице да подумает. А то ишь, моду взяла на родителей жаловаться. Ее бы в детский дом отдать, — уже не в первый раз подбросила она отцу свою заветную мысль.

Она не успела закончить: Нюра — тоже не в первый раз за последние дни — услышала звуки сильной возни. Потом раздался глухой удар и визг. Отец задыхаясь, хрипло сказал:

— Это тебе, святоша, только задаток. Полная выплата будет позже! — и за дверью все стихло.

Нюра прикрыла в изнеможении глаза. Некоторое время она лежала на полу возле двери молча. Потом поднялась на колени и прислонилась к стене. Ей показалось, что по ту сторону стены кто-то затопал тяжелыми башмаками. Она испуганно вскрикнула и выбежала во двор.

Свежий, тихий снежок лежал на улице по краям тротуаров. Освещенный солнцем, он поблескивал и подтаивал под ногами прохожих. Девочка бежала по нему прочь от дома, в сторону школы. Прохожие удивленно провожали ее глазами. Какая-то женщина крикнула вслед:

— Ты, Нюра, куда?

Но девочка не узнала ее и не оглянулась. Женщина озабоченно проговорила:

— Видно, потеряла что-то, — и покачала головой.

В школе занималась вторая смена. За прикрытыми дверями классов слышался легкий и ровный шум. Знакомая сторожиха Антипьевна важно сидела у вешалки со звонком в руке и поглядывала на часы. Она улыбнулась девочке, потом всплеснула руками так, что звонок раньше срока ударил своим язычком по веселой бронзе, и скороговоркой спросила:

— Что это, мил друг, с тобой? Эко ты… вот беда-то!

Ворча и причитая, Антипьевна за руку проводила Нюру к директору.

— Нате вот снова! — сказала она с упреком. — Опять из дому раздетая прибежала! И до каких же это пор? Ты, Николай Петрович, давай выясни.

Директор бросил на стол очки и шагнул навстречу:

— Проходи поближе. Проходи!

Он взял девочку за холодную руку и притянул к себе.

— А ну, шагай веселей, — добавил он с шутливой строгостью. — Рассказывай.

Нюра попыталась улыбнуться, но споткнулась о край ковровой дорожки и заплакала.

4

Прикладывая палец к губам, директор вводил сотрудников в кабинет по очереди. Мимо дивана, где лежала Нюра, они шли на цыпочках. Взволнованная Капустина внимательно пригляделась к девочке и на минуту остановилась.