Гнет

В те годы, внучек, и нам — взрослым, и малым детям — в школе, постоянно твердили, что без него мы все погибнем, что он самый, самый,… и когда он умер, я, как сейчас помню, многие люди у нас в селе, пережившие и несколько голодоморов во время его правления страной, и на своей шкуре испытавшие, что такое бесправие и бесплатный каторжный труд, даже рыдали от горя тогда. Но именно после смерти Сталина, с приходом к власти Маленкова, люди впервые за все годы Советской власти, почувствовали некоторое облегчение в жизни. А уже после того, как в 1958 году к власти пришел Хрущев, селянам стали паспорта выдавать, и они стали бежать из этого ада, как ошпаренные,… Хрущева они тогда почти боготворили за то, что он им волю дал. Проблема была, правда, в том, что прописку в городах получить было почти невозможно, а без нее люди не могли ни на работу устроиться, ни квартиру получить,… а уж тем более — купить ее. Но, все равно, — горько усмехнулась баба Киля, — кто как мог и куда только мог — бежал тогда из сел. Да, что там говорить, ты же сам хорошо знаешь, внучек, как твои мамка с отцом, в конце пятидесятых годов, аж в Казахстан выехали, только бы вырваться из этого ада. И до сих пор молодежь из села бежит — в селах уже одни старики остались, а в колхозах работать некому. Вон, — хмыкнув, баба Киля кивнула в сторону магазина, — на полках, хоть шаром покати, — без блата даже плавленый сырок купить невозможно, а нам все про светлое будущее при коммунизме талдычат…

— А тогда, в годы войны, мы были в сложном положении, — возвращаясь к военной теме, после некоторого молчания, вновь продолжила свой горький рассказ баба Киля, — и чтобы на нашей земле хозяйничали румынские и немецкие оккупанты, — мы не хотели, и не хотели мы возвращения к нам Советской власти — достала она нас тут так, что в пору было бежать от нее, куда глаза глядят. Многие люди, даже из России, не зная, куда от нее деться, вместе с немцами отступали, были и в нашем селе люди, желавшие бежать куда-нибудь подальше от нее, да куда?.. не на луну же?!

После небольшой паузы, зло усмехнувшись, баба Киля вновь заговорила:

— Перед войной нам тут постоянно внушали, что наша Красная армия непобедима, нам песни героические постоянно по радио крутили: «… если завтра война, если завтра в поход»… а как война началась, солдатикам нашим совершенно воевать нечем было: их с одной лопаткой в руках на немецкие танки бросали,… гибли они, как мухи, а нас — их матерей, жен и детей, оставшихся в оккупации, Советская власть потом чуть ли не предателями считала, постоянно нас тут попрекали тем, что мы оккупацией замараны,… сволочи!.. — Бабу Килю даже затрясло всю от возмущения. Она какое-то время, молча, нервно перебирала руками край своего фартука, затем, заговорила со злостью в голосе:

После возвращения сюда нашей «родной» Советской власти, мы в свой адрес только и слышали: «хохлы»,… «наймиты»,… «наемники»,… «пособники»… а на войну мужчин наших тогда, как бандитов, вооруженные конвоиры гнали,… даже инвалидов. Их даже вооружать не хотели, а часто и не переодев в военную форму, безжалостно в реках топили и с голыми руками на немецкие танки бросали.

Ты помнишь деда Булика? — вдруг обратилась ко мне баба Киля, вопросительным взглядом посмотрев мне в лицо.

— Да, помню, — улыбнулся я, — он пьяным по нашей улице ходил, и Вы меня постоянно пугали ним в детстве…

Я вспомнил всегда пьяного, с большим сизым носом, деда, у которого вместо одной ноги была тяжелая деревянная колода. Он с трудом передвигался и часто падал на землю. Не в силах потом подняться, он ползал по земле и рычал, до тех пор, пока кто-то не подходил к нему и не помогал подняться на ноги. Потом он опять падал…

— Пугали, когда ты слушаться не хотел, — тоже улыбнувшись, уточнила мой ответ баба Киля и продолжила: — Так вот этот дед «Булик» — Пантелеем его звали, а фамилия его была Булгаков, после освобождения нашего села на фронт был отправлен и там изранен сильно — без ноги он домой вернулся, а сын его Миша, призванный в Армию перед самой войной, — на фронте погиб. Вот он и пил.

А вспомнила я его потому, что когда он с фронта раненным в село первым вернулся, он нам рассказывал, как их, только что призванных в армию и отправленных на фронт, заставляли с палками в атаку на немцев ходить. Мы сначала не поверили ему — думали, что это у него от пьянства в голове такой кавардак. А потом, когда с фронта стали возвращаться и другие наши односельчане, искалеченные и душевно и физически, мы от них узнали, что их тоже с одной-двумя винтовками на десятерых в бой бросали, а те, у кого винтовок не было, чтобы с пустыми руками в атаку не идти, палки в руки брали. А за их спиной в это время пулеметы выставлены были: не пойдешь в атаку — свои убьют,… вот так и воевали они!