Гнев

— Десмонд спросил, почему Алекс защищает меня, и он ответил, что так делает семья, — моя храбрость возрастает, когда Маркус кивает, он знает, что его сын не будет стоять в стороне и ничего не делать. — Затем он сказал самую взрослую вещь, которую я когда-либо слышала. Я сын мафии. Я внук мафии. Если ты причинишь мне вред, ты причинишь вред Картелю Тэйера. И им не нравится, когда их обижают.

Гнев в глазах Маркуса не прояснился, но уменьшился, резкие линии ярости смягчились, когда в их глубинах замерцало понимание и что-то похожее на гордость. Я делаю паузу, подбирая правильные слова, чтобы преодолеть пропасть сомнений, разделяющую нас. — Он становится маленьким капо. Сильный, выносливый и полный сердца — совсем как его отец.

— Спасибо, — Маркус опускает голову и гладит большим пальцем руку Алекса. — Мне жаль.

— Пожалуйста, не извиняйся. Я полностью понимаю.

Маркус кивает и подзывает меня к себе. Алекс просто маленькая шишка в одеялах.

Ровный звуковой сигнал кардиомонитора успокаивающе нарушил тишину, когда мы стояли над ним втроем в шеренге, ничего не делая, только наблюдая за каждым подъемом и падением его груди. Алекс оставался неподвижен, за исключением едва заметного подергивания пальцев, которое предполагало путь сна, полный монстров, между ним и сознанием.

— Его состояние стабильное, — пробормотал Маркус низким гулким голосом, который казался почти неуместным в тихом бдении. — Мы делаем все, что можем. Теперь речь идет о том, чтобы дать ему время.

Время. Роскошь и проклятие переплелись, простираясь перед нами с сводящей с ума двусмысленностью.

Взгляд Маркуса никогда не отрывается от лица его сына, но я чувствую перемену рядом со мной, неподвижное тело Маркуса расслабляется, и расстояние между нами уменьшается.

— Он… он такой же, как я, — выдавил Маркус между рыданиями. — Сильный. Выносливый. Боец.

Я сжала его руку, предлагая силу через прикосновение, тихое эхо поддержки, когда он столкнулся с собственной уязвимостью.

— Более того, — тихо сказала я, глядя на мальчика, который держал сердце своего отца в дремлющих руках. — Он — свидетельство для тебя, Маркус. Наследие силы и чести. Тот, кем можно гордиться даже сейчас, особенно сейчас.

— Алекс, — прошептал он, и внутри него словно прорвалась плотина. Мне никогда не было комфортно рядом с плачущими мужчинами. Единственный раз, когда я видела, как мой отец плакал, это когда его приговорили к двадцати годам тюремного заключения. Мама сказала, что после этого он плакал каждый раз, когда она навещала его, и это было слишком тяжело вынести. Как я могла навещать его и смотреть, как слезы сожаления текут по его лицу, когда у него не было ни шанса извлечь урок из своей ошибки, ни возможности искупить вину? Его просто изолировали от нас до конца его трудовой жизни. Всего одна ошибка. Ладно, это была большая ошибка. Но это был один из вариантов, который нарастал как снежный ком, пока он больше не мог его контролировать.

Но у этих людей передо мной есть шанс на искупление. Мы можем извлечь из этого урок и двигаться вперед как семья, и я хорошо знаю, как это сделать.

Глава сорок третья

Зейн

Это была долгая ночь. Атмосфера в комнате становится более терпимой, когда Маркус и Жасмин мирятся. Они стоят рядом с Алексом, а я жду у окна. Находиться здесь — это правильно, но, как и Ленни, я хочу быть там и делать что-то полезное.

Алекс по-прежнему не отвечает, но подергивание его пальцев усилилось, к нему время от времени присоединяется мерцание век.

— Хватит ждать, — внезапно решает Жасмин, ее тело отворачивается от кровати и смотрит на меня лицом к лицу, что заставляет меня бояться, что я сделал что-то не так, несмотря на то, что не двигался.

— Пришло время сделать это как следует.

— Что сделать? — я противодействую ее требованию.

— Это, — настаивает она. — Я же говорила тебе, что скажу, когда придет время, и теперь пришло время.

— Что? — я хмурюсь, на мгновение обдумывая ее слова. И тут меня осенило. Ее отказ от моего предложения сопровождался приказом повторить жест, когда она решит, что пришло время. Но сейчас не может быть подходящим временем, верно? — Сейчас?

— Да, Зейн. Сейчас.

— Ну, окей. Мои чувства к тебе не изменились, — я утешаю ее тем, что моя задержка не связана с переменой взглядов, а связана с моим беспокойством за маленького мальчика в постели.

— Тогда продолжай, — Жасмин складывает руки, как будто это предложение ограничено по времени. Я оглядываюсь вокруг нее на Маркуса, который беспомощно пожимает плечами.

— Отлично, — я киваю. Она терпеливо улыбается, и я понимаю, что эта драма убедила ее посвятить себя семье. — Да.

С угрозой чепухи, продолжающей вылетать из моего рта, я убегаю в спальню к ящику, где лежит нелюбимое кольцо. Мои пальцы сомкнулись вокруг бархатной коробки, которая прожигала дыру в моем сознании с тех пор, как я впервые спросил ее.