Гнев

Тогда Гай, который, с одной стороны, прекрасно понимал, что нарушает этикет, поддерживая беседу не с тем соседом, а с другой – испытывал удовольствие от того, что бесил Лору, продолжил:

– Опаздывает? Наверное, отмывает руки от свежей крови? Кто на этот раз? Кролик? Белочка? Человечек?

Лора недовольно нахмурилась, но все же сказала:

– Тамерлан – в Сити. Что-то нужно докупить. Для гонок.

Гай помрачнел еще больше: «Вервольф», дирижабль Тамерлана, и так был битком набит всякими гаджетами. Что он там опять придумал?

– Ты тоже? После смерти Миры не помню, чтобы ты участвовал.

Потом, нацепив лист салата на вилку, небрежно обронила:

– Плохой способ произвести впечатление на твою подружку, выиграет ведь Тамерлан.

Гая выводила из себя ее медлительная немногословность, такое впечатление, что она отвешивала слова за деньги и все время боялась продешевить. За полгода со дня свадьбы на его памяти они говорили, может, раз в пятый.

– Спасибо, Лора. Амико не моя подружка, женщины в черном – не в моем вкусе, а вот твой муж, похоже ценит восточный колорит.

Бледная, прозрачная кожа Лоры пошла красноватыми пятнами.

– Ты знаешь, что наш брак – не романтическая история, это политика и бизнес.

– Так и ревность – не то, что ты испытываешь, ведь так? Я бы сказал, уязвленное самолюбие, помноженное на ненависть. Осторожней, это смертельный яд. Zorn lasst den Mund schwellen und verbittert das Gemüt, er beunruhigt den Geist und schwarzt das Blut[18], – процитировал он насмешливо.

– Очень смешно, – прошипела Лора.

Где пролегала эта тонкая грань между союзником и противником? Гай не понимал до конца, насколько Лора ненавидит Тамерлана за измены, которые он не особенно и скрывал, за то пренебрежение, которое он ей выказывал, – без стеснения, на людях. Даже у мышки Лоры есть душа и даже преданность семье и долгу тут не помогут. Такая ненависть может копиться годами, незаметный процесс, на первый взгляд, но внутри человек уже стал черным, остается только немного подождать нужного момента и бросить спичку.

Лора остервенело резала в тарелке листья салата, и Гай подумал, что попытаться стоило. Краем глаза он следил за Амико, которая что-то говорила Долорес, и это беспокоило его не меньше, чем вопросы матери.

Началась перемена блюд. Когда внесли суп из сока помидоров с лепестками фиалок, Долорес переглянулась с Базилем. Гай опять начал думать про тот разговор. Да, Базиль что-то знал, как только он закончит с книгой, надо будет прижать старика.

На десерт подали персики с муравьями. Гай терпеть не мог этого постмодернизма в еде еще с Парижа, но Долорес считала, что так только можно произвести впечатление на искушенную публику, мы тут не лыком шиты, говаривала она. Притащился француз-повар. Немного заикаясь, на ломаном таротском он прочитал пятиминутную лекцию о том, что муравьев не нужно скидывать с персиков, попадая в рот, они вбрызгивают кислоту, и вместе с персиком едок получает новый, ни с чем не сравнимый вкусовой опыт. Повар мог говорить и десять минут, никто не испытывал желания начинать есть муравьев. Долорес показала пример: отрезала тонкий ломтик (с муравьем или без, отсюда Гаю было не видно) и, отправив его в рот, прожевала. Вздохнув, многие последовали ее примеру. Соседи Гая малодушно распугивали муравьев из тарелки, пытаясь незаметно дуть на персики. Гай отказался от десерта, в который раз нарушив этикет. На лицах соседей было написано унылое: «А так можно было?..»

Наконец Долорес поднялась со своего кресла – обед официально закончился:

– А сейчас я приглашаю всех в библиотеку – увидеть и даже прикоснуться к лотам завтрашнего благотворительного аукциона.

Толпа – нарядная, в облаке парфюмов – заполнила коридор, с трудом пробравшись сквозь гостей, Гай настиг Амико только в библиотеке. Долорес стояла перед стеклянной витриной, внутри которой был раскрашенный, покрытый лаком, но изрядно облезлый деревянный женский бюст. В груди у деревянной женщины было круглое отверстие, так, будто кто-то аккуратно вынул у нее сердце.

– Перед нами реликварий XIV века, – торжественно произнесла Долорес. – В нем много сотен лет в Ватикане хранилась капля крови Девы Марии…

Амико внимательно слушала, как будто не замечая Гая.

– О чем вы говорили? – спросил Гай через минуту, не выдержав ее молчания.

– Мы говорили о тебе.

– Обо мне? – он сперва решил, что ослышался.

– Она говорила, что ты незрелый, эгоистичный, эмоционально распущенный, влюбчивый, но это никогда не длится долго. Одна из твоих кратковременных пассий вообще умерла. Ну, с кем такое бывает? Слишком много пьешь, наркотики опять же. А хуже всего…

Гай с облегчением вздохнул.

– Да, неплохой план: напугать тебя. Что ты ей ответила?

– Что ты хорош в постели.

– Неплохо, – согласился он.

– И я не увлечена тобой.

– И она тебе поверила?

– Похоже, что да. Я много раз убеждалась, что быть красивой довольно выгодно.

– А что ты думаешь, она сказала тебе правду про меня?

– Думаю, да.

Гай хмыкнул.

Долорес открывала стеклянные дверцы шкафа с реликварием, приглашая гостей ближе рассмотреть святыню. Начальный лот был сто двадцать тысяч долларов.