Гнев

Со стороны казалось, что он говорит ей что-то очень важное, потому что она слушала с огромным вниманием. Они медленно двигались внутри круга, и все смотрели на них. Вот лицо Тамерлана, его сжатые в презрительной полуулыбке губы, бесцветная Лора, стоящая за его плечом, Долорес с отстраненным, немного сонным лицом, рядом с ней Базиль, его белесые глазки смотрят как будто сквозь тебя. Но Амико не замечала их, впервые в жизни потеряв контроль над тем, что происходит. В руках Гая и под эту музыку, которую она никогда не слышала раньше, она чувствовала, что ее влечет какая-то мягкая и непреодолимая сила и можно просто расслабиться и отдаться этому потоку. И Амико не могла сказать, что ей это не нравится, а когда музыка прекратилась и все стали аплодировать, она испытала вдруг разочарование.

– Хорошо получилось, – сказал Гай. – Ты правда никогда раньше не танцевала?

– Нет, я и не уверена, что это был танец.

Гай и Амико остановились ровно на круглой мозаике в виде перекрещенных ключей. Под торжественную барабанную дробь гвардейцев мэр де Бюсси надел им на шею ордена на широких атласных лентах и пожал руки. Потом, слегка нервничая, произнес прочувствованную речь по поводу заслуг Долорес перед отечеством и о важности сохранения гонок как искони таротской традиции, а также роли традиционного таротского спорта в постижении национальной самоидентичности. Добавил, насупившись, что для него лично большая радость, что сегодня к этому освященному предками обычаю смогла прикоснуться иностранка.

– Ты вряд ли на это рассчитывал? – спросила Амико. – Теперь я не случайное лицо в толпе гостей, а герой дня. Это проблема.

Гай покачал головой:

– Победить в гонке, обойти Тамерлана – слишком сладкая месть, чтобы от нее отказаться. Подождем до полуночи и попробуем пробраться в кабинет.

Гаю казалось, как в детстве, что обед никогда не закончится. Он без аппетита, автоматически, ковырял еду в сменяющихся тарелках. Шла восьмая перемена блюд.

По протоколу время говорить речи давно закончилось, но над столом поднялся, покачиваясь, немецкий герцог. Он постучал краем столового ножа по бокалу, при этом несколько раз промахнулся, но, на какой-то по счету раз попал, и хрусталь зазвенел. Все стихло, герцог поднял бокал в направлении Амико и сказал:

– Фор мазэ раша!

– Что это значит? – шепотом спросила Амико.

Гай пожал плечами:

– Это древнее таротское пожелание удачи, если дело твое безнадежно, но ты хороший человек.

– А почему он это мне сейчас желает?

– Потому что в Тароте люди выживают не благодаря, а вопреки, – ответил Гай. – И такое благопожелание подходит для любого случая, ну, или праздника. Но сейчас это, конечно, перебор, подлизывается на всякий случай, старый подхалим.

Пошел ободряющий гул голосов, все обнимались и некоторые даже целовали друг друга трижды, «крест на крест», – пояснил Гай. Амико хотела спросить, что это значит, но потом передумала.

Оркестр заиграл туш, и несколько человек прислуги начали заталкивать в зал тележку с праздничным тортом. Амико смотрела, как в зал въезжает стоящая на белой скатерти белоснежная глыба торта в форме Великого Сфинкса с лицом Долорес. Впустили журналистов, которые уже добрых пару часов томились под дверями и ждали, когда разрешат съемку для хроники. Они окружили торт и сделали, наверное, несколько сотен снимков, вспышки слепили глаза. Сразу после журналисты организованно и молниеносно исчезли. А официанты начали резать сфинкса и разносить десерт.

– А голова? – спросила Амико, с интересом наблюдая, как отрезанную голову ставят на отдельный поднос и накрывают высокой стеклянной крышкой.

– Голову не едят, – кивнул Гай. – Ее потом в музей отнесут. Уже десятая голова будет. – Он облизнул ложечку.

– Еще одна древняя традиция? – спросила Амико.

– Неа. Это то, что я называю культ личности.

Немецкий герцог уснул в кресле. Рядом компания молодых таротцев все еще обсуждала гонку, подогревая себя шампанским. Долорес разговаривала с мэром. Оркестр играл, как заведенный, официанты накрывали к чаю.

– Пора, – Гай стал отстраненным и сосредоточенным. Он поднялся и быстро пошел к выходу. Амико едва поспевала за ним в дурацком вечернем платье, что ни вечер, то платье, она за всю жизнь столько раз их не надевала.

Они обошли поместье со стороны парка, по дороге зашли в подвал Гая, Амико переоделась в привычную одежду и вздохнула с облегчением. Еще через несколько минут они были у северной башни, где на самом верху под крышей располагался кабинет. Это была узкая башня, местами увитая плющом, внизу к ней очень кстати примыкала старая отвесная лестница.

– Лестницу сегодня принесли – заменить стекло в разбитом витраже. Из-за суеты со званым обедом унести не успели. – Гай улыбнулся. – Пришлось с этим витражом немного повозиться накануне.

Амико подошла вплотную к стене, проверила на прочность пару ступеней. Лестница дрогнула, но выдержала. Небо затянуло тучами, и Гай, который остался стоять на том же месте, с трудом различал Амико: ее тонкая фигурка в черном почти полностью сливалась со стеной.