– Моя семья… – Лора вздернула подбородок.
– А твою семью обвинят в государственной измене.
– Не так уж она и умна, твоя мать. – Ее глаза яростно горели, но говорила она тихо, без горячности. Ее спокойная речь внушала Гаю надежду, что Лора все-таки сделает разумный выбор.
Они смотрели друг другу в глаза, взвешивая, что, в сущности, до конца взвесить невозможно: глубину чужой слабости.
– А вот я готов торговаться, – продолжил Гай. – На целое состояние моего брата.
В глазах Лоры мелькнуло какое-то новое выражение. Интерес?
Гай приободрился:
– Я останусь в лечебнице, подальше от Долорес, ты будешь навещать меня, а потом я исчезну, напишу прощальную записку. И ты унаследуешь все: деньги, половину Эльсинора – что ты там еще хочешь.
– Ключи, – очень спокойно сказала Лора. – Я хочу ключи.
– Этого я не могу тебе дать. – Гай был поражен. – Ключи хранит Долорес.
– Отлично. Значит, Долорес даст мне ключи и книгу в обмен на твою тайну.
– Лора, не будь дурой. Ключи переходят только кровным родственникам. Я не понимаю, зачем тебе вообще эти дурацкие ключи.
– Не надо, Гай. И ты, и Тамерлан. Вы все хотите… – она запнулась, – и хотели ключи.
– Это не то, что ты думаешь, это бремя нашей семьи, а не привилегия.
– А мне плевать.
И тут Гай понял: эта мышка, Лора, – вот о чем она мечтала: заменить Долорес. Ну конечно, набожная, строгая, почти святая, вдова, идеал для Тарота. Отомстить и мужу, и свекрови.
Надо выиграть время.
– Лора, дай мне время… Немного, до третьих поминок, всего сорок дней. И я скажу тебе, смогу ли я передать тебе ключи, а потом ты решишь.
Дождь, который уже давно потихоньку накрапывал, теперь разошелся, но они его не замечали: две женщины и мужчина, замершие без движения.
Лора смотрела на Гая сверху вниз, холодно и высокомерно. Но в ее глазах он прочитал, что решение принято.
Часть 4. Смерть Евы
– Оценивать свои вероятности я не могу.
Зорн кивнул:
– Слышал про такое. Всегда хотел спросить, почему?
– Эффект наблюдателя. Я не могу беспристрастно рассматривать свои собственные вероятности. Какие-то из них нравятся мне больше – из-за возникающего эмоционального шума не выходит сделать правильный выбор. Поэтому если я буду знать, что со мной случится, этого не случится. И поэтому мы поедем к оценщику.
– Есть кто-то на примете?
Парк Данмор в Стирлингшире, Шотландия, 8:36, 11 ноября
– Добро пожаловать в столицу тлена… – пробормотала Ева под нос.
Они шли под проливным дождем по форту Вильям к железнодорожной станции. Навстречу попадались редкие прохожие в штормовках, с надвинутыми на лица капюшонами. Даже дома казались нежилыми, хоть местами на подоконниках стояла вездесущая герань.
Они остановились выпить кофе в привокзальном кафе, где были одни работяги, сидели по одному за столиками, глядя прямо перед собой, пили черную бурду из огромных цветных кружек. Зорн не рискнул попросить эспрессо, они с Евой расположились у окна.
– Когда поезд доедет до акведука, – сказала Ева, с сомнением рассматривая кофе в своей кружке, – начнется снег.
– Ты была здесь раньше? – спросил Зорн, почувствовав что-то странное в ее голосе.
– Я жила здесь. Пять лет назад, – кивнула Ева. – Он был моим учителем оценки вероятностей.
Получасом позже на вокзале они купили билет. Поезд был настоящей музейной рухлядью: деревянные кресла, занавески в цветочек, старые фрамуги, через щели в окнах дул ветер. Да еще и шел на угле, за окном вились клубы дыма, мелкие крошки угля залетали в открытую форточку, один из них попал Зорну в глаз. Он встал и закрыл окно. В вагоне были они и престарелая пара: маленькие, аккуратненькие, седые и очень довольные собой старички.
– Если бы я дожила до восьмидесяти лет и все еще была бодрой и полной сил, я бы тоже считала себя очень ловкой и хитрой, – сказала Ева, глядя на них.
После акведука в самом деле пошел снег, и чем дальше они ехали, тем выше поднимались сугробы. Через два часа поезд остановился на полустанке посреди белой равнины. Они вышли, и состав почти сразу с грохотом тронулся.
Ева достала из сумки что-то похожее на рекламный буклет и зачитала вслух профайл оценщика:
– 48 лет, алкоголь, кокс, лсд, мет, аяваска, грибы.
Зорн хмыкнул:
– Какой там процент реализации его оценки?
– 98, – сухо сказала Ева.
– Это невозможно, наверное, просто реклама, – ответил Зорн. – Он же просто наркоман.
– Зорн, вообще-то он с лицензией, – обиделась Ева. – Я ж не к астрологу тебя тащу, дорогуша.
– Ева, я – материалист, – грустно сказал Зорн.
– Да кому это вообще интересно, – сказала Ева и закурила. – Если что, у него докторская диссертация по математике.
Они шли по аллее просторного парка. Осины были такие ровные, что хотелось приложить линейку, и эта геометрия без фантазии не сулила ничего доброго.
В глубине парка стоял домик с крышей, как ананас. Над крышей начал уютно виться дымок, и Зорн увидел трубу, скрытую за чешуйками ананаса. Там, где аллея заканчивалась, снег никто не чистил. Еще метров двадцать до крыльца они шли, по колено проваливаясь в сугроб.
– Звони, – сказала Ева.
– А ты? – растерялся вдруг Зорн.